И опять же, который уже раз встает трудный вопрос о значении и авторитете подобного опыта, особенно когда под его влиянием люди приходят к убеждению, что сознание не ограничено одним только мозгом и каким-то образом способно пережить нашу смерть. И даже к подобным вопросам Гриффитс подходит со всей широтой своего кругозора и непредвзятого ума: «Преобразующая феноменология этих переживаний настолько убедительна, что я склонен полагать: здесь есть некая тайна, которую мы пока что не можем понять».
Да, Гриффитс, безусловно, далеко ушел от того строгого бихевиоризма, который когда-то составлял основу его научного мировоззрения; соприкосновение с альтернативными состояниями сознания, как собственными, так и участников эксперимента, открыло перед ним возможности, о которых отваживаются открыто говорить лишь очень немногие ученые.
– Что же происходит после смерти? Все, что мне нужно, – это один процент [неопределенности]. Для меня нет ничего более интересного, чем думать о том, что я открою или, наоборот, не открою в момент смерти. Это самый интересный вопрос из всех, которые меня занимают. – Именно поэтому он так страстно надеется, что его не задавит автобус и что у него будет достаточно времени, чтобы «насладиться» посмертными переживаниями, не отвлекаясь на боль. – Западный материализм утверждает: рубильник жизни вырубается, и на этом все, конец! Но ведь существует и множество других представлений. Вполне может быть, что это только начало. Разве это не удивительно?
Именно в этот момент Гриффитс переключился с себя на меня и начал задавать мне вопросы о моих духовных взглядах и воззрениях, вопросы, к которым я был совершенно не готов.
– Как вы можете быть уверены в том, что после смерти ничего нет? – спросил он. Я попробовал было увильнуть, но он был настойчив: – Каковы, по вашему мнению, шансы на то, что жизнь со смертью не заканчивается? Желательно в процентах.
– Да откуда ж мне знать? – отбивался я. – Ну, возможно, два или три процента, не больше.
Я до сих пор не знаю, откуда взялись эти два-три процента, но Гриффитс ухватился за них, как утопающий за соломинку:
– Так много?
Но я, воспользовавшись моментом, решил перевести стрелки и задал тот же самый вопрос ему.
– Не знаю, смогу ли я ответить на него, а главное, захочу ли, – рассмеялся он, бросая взгляд на мой диктофон. – Все зависит от того, какая на мне будет шляпа.
Ага! Оказывается, у Роланда Гриффитса не одна, а несколько шляп! У меня же только одна, и это обстоятельство почему-то пробудило во мне чувство мелкой зависти.
Если сравнивать Роланда Гриффитса с другими учеными (или, как в данном случае, с другими типами духовно продвинутых людей), то он в избытке обладает тем, что Китс применительно к Шекспиру называл «отрицательной способностью», то есть умением существовать среди неопределенностей, тайн и сомнений, не доходя до абсолютов, будь то абсолюты в науке или духовности.
– Говорить сегодня, что я на все сто процентов убежден в истинности материального мировоззрения, имеет не больше смысла, чем говорить, что я на все сто процентов убежден в истинности описанных в Библии событий.
Во время нашей последней встречи (мы обедали в бистро в одном из пригородов Балтимора по соседству с его домом) я пытался вовлечь Гриффитса в дискуссию о ярко выраженном конфликте между наукой и духовностью, чтобы дать ему возможность высказаться по этому поводу. Я спросил его, согласен ли он с утверждением Эдварда Уилсона, сказавшего, что все мы в конечном итоге должны сделать выбор: следовать стезей или науки, или духовности. Но Гриффитс не считает, что эти два пути познания взаимно исключают друг друга, и он равно не терпит абсолютистов по обе стороны предложенного водораздела. Скорее он надеется на то, что эти два пути сумеют объединиться и смогут дополнять друг друга, исправляя взаимные просчеты и недочеты, и благодаря такому взаимообмену помогут нам поднять, а затем, возможно, и решить стоящие перед нами глобальные вопросы. Затем я прочел ему письмо от Хьюстона Смита, ученого, подвизающегося в сравнительном религиоведении, который в 1962 году участвовал в качестве добровольца в Бостонском эксперименте Уолтера Панке. Письмо было написано Бобу Джесси вскоре после публикации в 2006 году знаковой работы Гриффитса; Джесси любезно предоставил его в мое распоряжение на время работы над книгой.
«Эксперимент в больнице Джонса Хопкинса показывает, точнее – доказывает, что в условиях всесторонне контролируемого эксперимента псилоцибин может вызывать настоящие мистические откровения. С помощью науки, доверие к которой питает современность, он самым решительным образом подрывает секуляризм этой современности. И тем самым дает надежду не на что иное, как на повторную сакрализацию природного и социального мира, надежду на духовное возрождение, являющуюся лучшей защитой не только от бездушия, но и от религиозного фанатизма. И он делает это в пику тем ненаучным предрассудкам, на основе которых принимались ныне действующие законы о наркотиках».
Читая вслух письмо Смита, я видел, как на лице Гриффитса расцветает блаженная улыбка; он был настолько тронут и обезоружен услышанным, что в ответ только и произнес: «Это прекрасно».
Глава вторая
Естествознание с позиции грибов
В конце моей первой встречи с Роландом Гриффитсом (она, если помните, проходила в его кабинете в медицинском центре Джонса Хопкинса), во время которой мы коснулись такой темы, как его собственный мистический опыт, моей оценки шансов на загробную жизнь и возможности того, сможет ли псилоцибин изменить жизнь человека и обладает ли он подобным потенциалом, ученый встал из-за стола, распрямил свое долговязое тело и, сунув руку в карман брюк, достал оттуда небольшой медальон.
– Это от меня скромный подарок, – сказал он, показывая мне медальон. – Но сначала ответьте на один вопрос. – Он помедлил секунду и, глядя мне прямо в глаза, спросил: – Осознаете ли вы в данный момент то, что сознаете?
Немного озадаченный, я задумался на миг (миг, который мне показался очень долгим и вынужденным), а затем кивнул головой и утвердительно ответил «да». Видимо, этот ответ вполне устроил Гриффитса, так как он протянул мне медальон, сделанный в форме монеты. На аверсе красовался квартет Psilocybe cubensis на длинных, тонких, изгибающихся ножках, один из самых распространенных видов волшебных грибов. А на реверсе была выбита цитата из Уильяма Блейка, которая, как дошло до меня чуть позже, очень хорошо отражала путь и ученого, и мистика, объединяя их воедино: «Эксперимент – вот истинный метод обретения знаний».
Если не ошибаюсь, прошлым летом Роланд впервые побывал на фестивале искусств «Горящий человек» (а сам-то я слышал о нем к тому моменту?), и когда ему сказали, что в фестивальном городке в ходу не звонкая монета, а только подарки, он заказал себе медальоны с изображением грибов, чтобы раздавать их или обменивать на что-то другое. Теперь он вручает их на память добровольцам, участвующим в его исследовательской программе. Собственно, в тот раз Гриффитс сильно удивил меня, причем не единожды, а дважды. Во-первых, тем, что ученый его уровня посещает фестиваль искусств, посвященный психоделикам, а во-вторых, тем, что он счел целесообразным выбрать в качестве подарка монету с изображением псилоцибиновых грибов.
