Это чувство растворения индивидуального «я» и его слияния с чем-то гораздо большим, всеобщим является одним их верных показателей мистического опыта; из этого следует, что наше чувство индивидуальности и обособленности зиждется лишь на ограниченном «я» и четком разграничении между субъектом и объектом. Однако все это, возможно, не более чем умственное или мысленное построение, некая иллюзия – что и пытаются вот уже сколько столетий донести до нас буддисты. Психоделическое состояние «недвойственности» предполагает, что сознание не исчезает вместе с исчезновением «я», что это «я» не так уж непреложно и незаменимо, как мы (и оно) привыкли считать. Потерей четкого разграничения между субъектом и объектом, как считает Кархарт-Харрис, можно было бы объяснить и другое характерное свойство мистического опыта, а именно тот факт, что откровения, к которым он ведет, воспринимаются как объективно истинные – как явленные истины, а не просто как тривиальные озарения. Возможно, для того чтобы оценить озарение как явление чисто субъективное, как мнение одного человека, необходимо вначале выработать в себе чувство субъективности – именно то, что мистик под влиянием психоделиков теряет.
Возможно, именно мистический опыт снисходит на вас в тот момент, когда вы отключаете сеть пассивного режима работы мозга. А достичь этого можно самыми разными способами: с помощью психоделиков и медитации, как доказали нам Кархарт-Харрис и Джадсон Брюер, а также, вероятно, посредством определенных дыхательных упражнений (типа голотропного дыхания), сенсорной депривации, голодания, молитвы, экстатического чувства благоговения, экстремальных видов спорта, околосмертных переживаний и так далее. Интересно, что же выявит сканирование мозга в процессе всех этих видов деятельности? Об этом мы можем только гадать, хотя вполне возможно, что мы увидим то же успокоение или падение активности в сети пассивного режима, которое обнаружили Брюер и Кархарт-Харрис. Вероятно, это успокоение можно вызвать или ограничением притока крови к сети, или стимуляцией рецепторов серотонина типа 2A в коре головного мозга, или каким-то иным нарушением ритмов колебаний, обычно свойственных организации мозга. Но за счет чего бы это ни произошло, перевод пассивной сети в автономный режим может открыть нам доступ к необычным состояниям сознания – к мгновениям единения или экстаза, которые не менее чудесны оттого, что они вызваны физической причиной.
* * *
Если предположить, что сеть пассивного режима работы мозга – это своеобразный дирижер оркестра, дирижирующий исполнением симфонии, создаваемой деятельностью мозга, то нетрудно представить, что даже временный его уход со сцены неизбежно повлечет за собой усиление диссонанса и приведет к психическому расстройству, как это, по-видимому, и происходит во время психоделического трипа. В серии последовательных экспериментов с использованием различных техник сканирования мозга, проведенной Кархарт-Харрисом и его коллегами, они поставили себе целью изучить, что происходит в нейронном оркестре и что происходит с самим оркестром, когда дирижер, то есть сеть пассивного режима, опускает дирижерскую палочку.
В общем и целом сеть пассивного режима оказывает тормозящее воздействие на другие части мозга (включая, в частности, лимбические области, отвечающие за эмоции и память), действуя во многом так же, как, по представлению Фрейда, действует эго, удерживающее под своим контролем анархические силы бессознательного. (Дэвид Натт излагает суть дела еще более прямолинейно, заявляя, что в сети пассивного режима «мы обнаружили нейронный коррелят для подавления».) По меткому выражению Кархарт-Харриса, эти и другие центры психической деятельности «оказываются спущены с поводка» в тот момент, когда дирижер (сеть пассивного режима) уходит со сцены; но, как показывают результаты сканирования, под влиянием психоделиков наблюдается усиление деятельности (отражаемое усилением кровотока и потребления кислорода) в некоторых других областях мозга, включая и лимбические. Возможно, именно этим растормаживанием объясняется тот факт, почему материал, недоступный нам в состоянии обычного бодрствующего сознания, теперь выходит на поверхность осознания, включая эмоции, воспоминания, а иногда и долго подавляемые психические травмы, полученные еще в детстве. Именно поэтому некоторые ученые и психотерапевты убеждены, что психоделики можно с пользой использовать для того, чтобы вытаскивать на поверхность содержимое подсознания с целью его более тщательного исследования.
Но сеть пассивного режима работы мозга не только осуществляет нисходящий контроль за материалом, извлекаемым извне, из подсознания, но и помогает регулировать стимулы, входящие в сознание из внешнего мира. Она действует наподобие фильтра (или «редукционного клапана»), пропускающего вовне лишь тот «жалкий ручеек» информации, который необходим для того, чтобы справляться с заботами повседневной жизни. Если бы не эти фильтрующие механизмы мозга, то процесс обработки потока информации, которую наши органы чувств поставляют мозгу в любой данный момент времени, мог бы оказаться неимоверно трудным, как это подчас и происходит во время психоделических откровений. «Вопрос вот в чем, – резюмирует Дэвид Натт в присущей ему сжатой манере: – почему мозг обычно слишком ограничен, а не открыт?» Вероятно, ответ на этот простой вопрос может показаться не менее простым: «В целях эффективности». Сегодня большинство нейрофизиологов работают исходя из той парадигмы, что мозг – это машина для составления прогнозов. Чтобы сформировать представление о чем-то, находящемся во внешнем мире, мозг берет очень малую долю чувственной информации, ровно столько, сколько ему требуется, чтобы сделать обоснованное предположение. Мы вечно пытаемся взять быка за рога, то есть делать умозаключения и выводы с целью насытить информацией текущее восприятие, полагаясь лишь на предшествующий опыт.
Эксперимент с маской лица, который я пытался выполнить во время псилоцибинового трипа, служит яркой демонстрацией этого феномена. Мозг, «натасканный», подобно ищейке, несколькими визуальными подсказками, говорящими ему, что он имеет дело с поверхностью лица, продолжает настаивать на том (по крайней мере, когда он работает нормально), что он видит ту же выпуклую структуру, даже тогда, когда ее нет, поскольку подсознательно внушает себе, что лица выглядят именно так, а не иначе.
Философские контексты «прогнозирующего кодирования» неизмеримо глубоки и необычны. Эта модель предполагает, что наше восприятие мира представляет собой не буквальную транскрипцию реальности, а скорее бесшовную иллюзию, сотканную из данных, поставляемых нашими органами чувств, и шаблонов, хранимых нашей памятью. Обычное бодрствующее сознание представляется совершенно прозрачным, и все же это не столько окно в реальность, сколько плод нашего воображения – своего рода контролируемая галлюцинация. Здесь возникает вполне естественный вопрос: чем же в таком случае отличается обычное бодрствующее сознание от других, казалось бы менее достоверных, продуктов нашего воображения, таких, как сновидения, или психопатические расстройства, или психоделические трипы? В сущности, все эти состояния сознания «воображаемые»: они суть умственные построения, нанизывающие на одну нить различные вести из внешнего мира с вестями предыдущими и сшивающие их воедино. Но в состоянии обычного бодрствующего сознания рукопожатие между данными, поставляемыми нашими органами чувств и нашим восприятием, выглядит особенно крепким именно потому, что оно подвержено постоянному процессу проверки реальности, как это происходит в случае, когда вы вытягиваете руку, чтобы дотронуться до предмета, находящегося в поле вашего зрения, дабы тем самым убедиться в его существовании, или когда, пробудившись от ночного кошмара, обращаетесь к своей памяти, чтобы понять, действительно ли в вашей практике было такое, что вы вошли в класс, чтобы вести урок, полностью раздетым. В отличие от этих (других) состояний сознания, обычное бодрствующее сознание было оптимизировано естественным отбором с целью наилучшим образом способствовать выживанию в повседневной жизни.
