Однако то чувство прозрачности, с которым у нас ассоциируется будничное сознание, в большей степени обязано своим существованием рутине, шаблонам и привычкам, нежели правдоподобию. Один мой знакомый психонавт выразил это следующим образом: «Если бы у нас была возможность временно влезть в шкуру другого человека и почувствовать его психическое состояние, оно, как мне кажется, больше напоминало бы психоделическое, нежели нормальное, в силу его чудовищного несоответствия любому привычному для нас психическому состоянию».
Есть еще один хитроумный мысленный эксперимент; он заключается в том, чтобы попытаться представить мир таким, каким он кажется существу, наделенному совершенно другим чувственным аппаратом и ведущим совершенно отличный от нашего образ жизни. Вы быстро поймете, что нет такой единичной реальности, которую можно было бы точно и всесторонне расшифровать. Развитие наших собственных органов чувств шло другими путями и преследовало куда более узкую цель, они предназначены воспринимать лишь то, что служит непосредственно нашим потребностям и нам самим как животным особого вида. Пчела, например, воспринимает принципиально иной световой спектр, нежели мы; смотреть на мир ее глазами значит уметь воспринимать ультрафиолетовые полосы на лепестках цветов (наработанные в процессе эволюции метки, указывающие, подобно огням взлетно-посадочной полосы, места посадки), которые для нас просто не существуют. Это пример особого рода видения, рождаемого чувством зрения – чувством, которое мы разделяем с пчелами. Но в состоянии ли мы вообще постичь чувство, позволяющее пчелам регистрировать (посредством волосков на лапках) электромагнитные поля, создаваемые растениями? (Слабый заряд на лепестках указывает на то, что здесь уже побывала другая пчела, собрала весь нектар, так что, вероятно, не стоит в этом месте останавливаться.) Но ведь существует еще и мир с точки зрения осьминогов! Представьте только, сколь кардинально иной предстает реальность этим головоногим, чей мозг децентрализован, а умом обладает каждое из восьми щупалец, так что каждое из них наделено чувством вкуса и осязания и даже может принимать собственные «решения», не советуясь с генштабом.
* * *
Что случится, если под влиянием психоделиков это обычно крепкое рукопожатие между мозгом и миром вдруг разомкнется? Оказывается, ничего. Я спросил Кархарт-Харриса, что именно предпочитает работающий в автономном режиме мозг: нисходящие прогнозы и предсказания или восходящие чувственные данные.
– Это же классическая дилемма, – отреагировал он, – к чему склонится ничем не связанный ум и что он предпочтет: или свои уже наработанные шаблоны и предпочтения, или свидетельства своих органов чувств. Со стороны прошлых установок действительно часто наблюдается избыточная импульсивность или чрезмерное рвение, как будто видишь лица в облаках.
Стремясь быстро осмыслить входящие данные, мозг склоняется к ошибочным выводам, а иногда и прямо к галлюцинаторным результатам. (Параноик делает примерно то же самое, яростно накладывая ложную трактовку событий на поток поступающей информации.) Но в других случаях редукционный клапан открывается достаточно широко, пропуская множество дополнительной информации, зачастую неотредактированной, но желанной.
Люди, не различающие цветов, утверждают, что, приняв психоделики, способны распознать определенные цвета, и сейчас ведутся исследования с целью доказать, что люди под влиянием тех же препаратов слышат и воспринимают музыку тоже совсем иначе. Они более остро воспринимают тембр, или окраску, – то музыкальное измерение, которое передает эмоции. Когда я во время псилоцибинового трипа слушал сюиту для виолончели Баха, я был уверен, что слышу то, о чем раньше и помыслить не мог, отмечая оттенки, нюансы и тона, которые никогда не слышал до этого и с тех пор тоже больше не слышу.
Кархарт-Харрис считает, что психоделики делают рукопожатие между мозгом и восприятием мира менее крепким, прочным и более ненадежным. Автономный мозг может «рыскать туда-сюда» между стремлением накладывать на входящую информацию свои наработанные шаблоны и желанием принимать ее в сыром виде, так, как ее поставляют органы чувств. Однако, полагает ученый, во время психоделических откровений бывают моменты, когда наша обычная уверенность в нисходящих сверху концепциях реальности вдруг нам изменяет, и тогда к нам через фильтр сети пассивного режима поступает снизу дополнительная информация. Но, когда вся эта чувственная информация грозит затопить наше сознание, ум быстро изыскивает или создает новые концепции (безумные или блестящие, это в данном случае к делу не относится), чтобы только осмыслить ее – «и вы тогда может увидеть возникающие в потоке дождя лица».
«Мозг делает то, что ему и положено», то есть работает, чтобы устранить или ослабить неопределенность, сочиняя и рассказывая самому себе сказки.
Человеческий мозг – это невообразимо сложная система (вероятно, самая сложная из всех имеющихся), но в ней, однако, наличествует строгий порядок, высшим выражением которого являются суверенное «я» и наше обычное бодрствующее сознание. К поре возмужания наш мозг в полной мере осваивает навыки наблюдения и проверки реальности и нарабатывает в отношении ее надежные прогнозы и предсказания, оптимизирующие наш энергетический вклад (психический, мысленный и прочий) и потому повышающие наши шансы на выживание. Неуверенность – самая большая проблема сложно устроенного мозга, поэтому-то, чтобы устранить ее, он и прибегает к прогнозирующему кодированию. В целом же это заранее подготовленное и обусловленное адаптацией мышление служит нам верой и правдой – но лишь до определенного момента.
Что это за момент и когда именно он наступает – на этот вопрос Робин Кархарт-Харрис с коллегами пытается ответить в своей амбициозной и провокационной статье «Энтропийный мозг: теория состояний сознания, как она видится в свете нейровизуальных исследований с использованием психоделических препаратов», опубликованной в 2014 году в журнале Frontiers in Human Neuroscience. В ней Кархарт-Харрис пытается изложить свое грандиозное видение синтеза психоанализа и когнитивной науки о мозге. Центральный вопрос статьи: платим ли мы какую-то цену за обретение порядка и индивидуальности на уровне сознания взрослого человека? И приходит к выводу: да, платим. Если подавленная энтропия мозга (которая в данном контексте является синонимом неуверенности) «способствует утверждению реализма, стимулирует предвидение, ведет к тщательному размышлению и развивает нашу способность распознавать и преодолевать раздутые и параноидальные фантазии», то в то же самое время эта особенность стремится «ограничить познание» и оказать «на сознание ограничивающее или сужающее влияние».
После нескольких бесед по Skype (и через несколько месяцев после публикации статьи об энтропийном мозге) я наконец встретился с Робином Кархарт-Харрисом в его квартире на пятом этаже в доме, расположенном в самой непритязательной части Ноттинг-Хилла. Лично меня сильно поразили молодость, боевой задор и напористость Робина. При всей его амбициозности он держит и ведет себя поразительно скромно, и ничто в нем не подготавливает вас к той решительности, с которой он пускается в сложные интеллектуальные рассуждения и которая отпугнула бы менее отважных ученых.
