– Я не знаю, – виновато склонив голову, ответила она.
– Не знаешь? – голос Марины напрягся, ибо она понимала, что это очень плохо.
– Нет. Мне тяжело думать, когда он рядом.
– Тяжело думать? А чувствуешь что?
– Страх.
– А когда его нет рядом?
– Тогда я хочу, чтоб он был.
Марина обомлела. Ответы сестры просто шокировали – совсем недавно Аня думать не хотела о ком-то другом. Она отвергала любые возможные неблагоприятные варианты исхода их с Володей отношений. И Анна обладала удивительной уверенностью в своих чувствах. Почему удивительной? Потому что ситуация в ее семье периодически накалялась до предела.
– И давно это у тебя?
– Не помню. Наверное, с тех пор, как перестала видеть в нем бабника… а увидела израненную душу.
– О Господи! Это грозит не просто интересом… или флиртом.
– Умоляю, молчи, сестра. Я сама не знаю, что за наваждение.
– Не могу понять, что ты в нем нашла? – Марина с удивлением пожала плечами. – Нервный какой-то, неискренний… жеманничает постоянно… Очень непривлекательный, как по мне.
– Восхищение Ковалевым исходит со сцены. И только после этого восторга начинается какой-то оживленный интерес. Берет своей самоуверенностью, иногда перерастающей в наглость и даже нахальность. Умеет заставить женщину чувствовать себя порхающей от красноречивой похвалы и тут же раздавленной собственной ревностью, ибо хвалит он не только тебя. Искусно играет словами, вызывая некое восхищение… причем, ты не сразу понимаешь, что млеешь от него, а спустя какое-то время, когда вернуть свою холодность по отношению к нему уже оказывается невозможным. И могу сказать точно, что им тоже владеет «темнота»… Его талантами обольстителя.
– Ты думаешь, он чем-то занимается? Колдовством?
– О нет! Зачем, дорогая? Таким «темные» силы и так помогают, одаривая мнимым успехом, кружа голову от признания собственной непревзойденности… Вадим Яковлевич сейчас впал в прелесть… от самого себя. И я даже не знаю, есть ли что-то хуже этого греха, потому как он ослепляет и способен привести к безумию.
– И, несмотря на все это, ты хочешь его, правильно я понимаю?
– О. Я прошу тебя… У меня мужчины не было год. Хотеть в этом случае, прости за подробности, можно каждого встречного. Это просто желание телесного удовлетворения, поэтому опираться на него нет смысла. В голове надо навести порядок. И в сердце. Да, когда женщина слишком долго находится без мужчины, она становится невменяемой, – это и есть причины моего желания. Все было бы ничего, если бы с Вовой у нас существовала ясность в отношениях.
– Но вы венчаны, Аня! Куда еще яснее? – Марина хотела достучаться до ослепленной сестры, но та игнорировала ее старания.
Помолчали. Потупленный взгляд Анечки лишь свидетельствовал о том, что отвечать ей не хочется.
– Хорошо, – Марина тяжело выдохнула. – Для успокоения… моего успокоения. Ответь на другой вопрос: где ты видишь Вову тогда, когда рядом Ковалёв?
Заметив страх во взгляде сестры, Аня задумалась.
– Вчера… когда Вадим находился здесь, на миг появилось чувство, что Вовы вообще в моей жизни никогда не было.
– Боже милостивый, – схватилась за голову та. – Аня! Что происходит? Ты ведь любила его!
– Да. Любила и, мне кажется, люблю! Но я ведь год его не видела. И что почувствую, когда увижу, не знаю.
– Для любви это не срок! Если ты любила его вообще…
– Так, Марина, угомонись! Не нужно делать преждевременных выводов! – раздраженно попросила Аня. – Все сказанное совершенно не значит, что я не люблю Вову или люблю Вадима. Нет. Здесь другое. Что-то более…
– Серьезное?
– Нет. Более сложное. Сейчас я чувствую свой мозг бесполезным мотком спутанных ниток. Будто кто-то хочет мне голову заморочить.
– А душу?
– Душа хочет, чтоб мозг оставил ее в покое. Как всегда, впрочем. Нужно время и самоанализ.
Решаясь сменить тему, Марина предложила:
– Конфеты?
Посмотрев на протянутую коробку, Аня облизнула пересохшие губы.
– Господи, сколько я вчера их съела?
– Да несколько штучек.
– А во сне целую коробку слопала…
На лице – бледность и ступор, глаза забегали по комнате в предположениях, и по их выражению можно было приблизительно угадать направление ее мыслей.
– Неужели и правда, Марин? – какое-то просветление во взгляде Анны порадовало сестру. – Неужели он что-то предпринимает?.. На всякий случай… прости…
Она схватила коробку и, выбросив ту в мусор, посмотрела в глаза сестре:
– Кажется, начинается война… Моя война, в которой я уже давно считала себя победителем. Пожелай мне удачи.
Глава 5. «А я – Ева, как и все женщины»
– Вадим Яковлевич, – её несмелый голос растворялся в гомоне собирающихся домой коллег, – я не смогу остаться завтра на банкет.
Отведя взгляд от монитора, режиссер сдержал осведомленную улыбку.
– Вот как? – наигранно удивился он. – По какой причине?
– Не с кем оставить дочь, – мямлила Анечка, а сама от стыда прятала глаза. Обманывать-то грех, небось, в соответствии с понятиями этих святош.
– Муж не приехал? – с притворной досадой спросил Вадим.
– Н-нет. Пока нет.
А тоска какая в голосе, когда речь о муже зашла!..
– А сестра?
– У сестры своя жизнь, она не обязана… Собственно, почему это я отчитываюсь? – последняя фраза звучала с нарастающим возмущением.
– Анна…
Он встал со своего кресла и заметил, как она втянула голову в плечи, будто готовясь к обороне. Хотел было подойти ближе, но остановился. Незачем ее запугивать. Но как же надоела эта роль робкой недотроги… Вадиму страстно хотелось видеть в Анне другого персонажа, всячески отвергаемого ею.
– Анечка, я к вам обращаюсь, – дождавшись, пока она поднимет на него рассеянный взгляд, Вадим продолжил: – Мероприятие рекламное – своего рода анонс для информационного представления пьесы потенциальному зрителю. Естественно, оно не обязывает вас пребывать до занавеса. Скажите гостям "здрасьте", а когда публика перестанет акцентировать внимание на причине события, можете уйти. Вы играете главную героиню пьесы, не забывайте, пожалуйста.
– Я не могу, – вдруг взмолилась она, глядя на него с надеждой на понимание.
Вадим четко уловил эту мольбу в потускневшем взгляде, давно не радовавшим его задорными искорками.
– Если бы ты сказала «не хочу», то я смирился бы с этим! – вдруг произнес он каким-то электронным голосом. – И, возможно, это меня остановило бы… Но «не могу» – это больше самооправдание!
