– Ну ладно тебе, Анька, – вдруг услышала она голос Ольги, зашедшей за ней в уборную. – Ну чего ты? Нормально ведь все прошло!
– Как он достал меня, Оль! – воскликнула та и зашлась рыданиями. – Никак не хочет оставлять в покое! Сатана, честное слово.
– Ты что, Анют? Ты о Ковалеве? Да забей ты на него! Просто игнорируй!
– Да он проходу не дает. Сверлит взглядом, подстраивает встречи… добивается своего…
– Ну если тебе безразлично, чего ты заводишься? Или н-нет?
Ответа не последовало, а только тихие всхлипы.
Оля Сивкова, броская блондинка с большущими карими глазами, лишь частично пребывала в курсе происходящего. Подружились они на театральных курсах, куда поступили одновременно несколько лет назад. Аня тогда уже находилась в декретном отпуске, и Ольгу удивляло рвение к сцене в такое неподходящее для молодой матери время.
Тогда с Кариной находилась бабушка, мать Володи, который пошел навстречу супруге только во благо ее душевному состоянию, которое требовало общения с людьми и творческой реализации. Через какое-то время девушки встретились уже здесь, у Ковалева в труппе.
И хотя Сивкова не понимала философию жизни Камушкиной, подругу хотелось поддержать – уж очень Аня помогла ей в свое время.
– Анька, ты че, влюбилась в него? – обеспокоенно спросила Ольга.
– Нет, слава Богу, нет! Но ты не представляешь, как тяжело справляться с собственным желанием…
– Так ты его все-таки хочешь?
– Да не его! Оль… тут дело не совсем в сексе… Мне всю жизнь приходиться бороться с такого рода провокациями.
Разумеется, было глупо надеяться на понимание подруги, пользующейся популярностью у мужчин и не стеснявшейся отдавать себя то одному, то другому «во имя здоровья».
– Да если тебя это доводит до такого изнеможения, может, лучше не бороться? – поспешила предложить альтернативу та. – Может, лучше сделать это один раз и забыть? Не узнает твой Володя, не бойся ты!
Та вытерла слезы и тихо произнесла:
– То, что можно скрыть от мужа, невозможно скрыть от Бога. Это станет унижением для моей семьи. Это превратит меня в дрянь. Это станет убийственным для мужа. И главное, что подобная оплошность может стоить тяжелой участи для моего ребенка, такие грехи отражаются на детях. Уж я-то это точно знаю.
Да что за чепуха?
– Твой муж сам виноват! – вдруг выпалила Оля. – Ты бьешься тут, а он деньги зарабатывает. Раз в году у всех есть отпуск.
– Да не на заработках он, – продолжала тихо Аня, – ушел он от нас! В прошлом году.
– Ничего себе! – округлив глаза, Ольга прикрыла губы рукой. – Ушел?
– Не хотела говорить, думала, вернется да и все на этом. Прости!
– Ушел че? К другой?
– Нет, засомневался в моей верности. Живет у матери.
– Объясни! – требовательно сощурив взгляд, скомандовала Оля. – Ты – идеал жены, и любой другой обрадовался бы присущей тебе преданности.
– Такой я была не всегда, к моему великому сожалению, – с прискорбием произнесла Анна. – Когда мы поженились, мне было восемнадцать. Была беременна. Через год после рождения дочери мы решили, что нужно как-то становиться на ноги – для семьи оказались материально не подготовлены. Как и морально. Это еще до наших курсов было. Володя уехал, а я… долго ждать не смогла. И как понесло меня, Оля… Ребенка с матерью оставляла, а сама – в разгул. Любовником обзавелась. Долго ему меня уговаривать не пришлось. Вовка сорвался – и домой. И знаешь что? Он мне ни слова не сказал. Он обвинил во всем себя! Я готова была сквозь землю провалиться. Думала, вышвырнет и поделом! А он простил, сказал, что нельзя было оставлять меня одну. Конечно, это отразилось на отношениях: пропало доверие, появилась подозрительность, постоянный контроль. А в прошлом году он меня сильно приревновал. Психанул, ушел. Сейчас жалеет, что когда-то разрешил мне свой талант реализовать. Говорит, не умею я пользоваться даром Божиим, не туда меня несёт. Хотя когда-то видел в этой профессии выход, считая, что мне нужно пользоваться во благо своей творческой энергией. Не могу я без самореализации, он знает. Получилось устроиться в труппу Ковалева. А у него, как оказалось, пьесы с особенным каким уклоном. Ну и теперь у нас что ни разговор с Володей, то разборки да упреки. А сейчас звонил, еще больше разозлился.
– Ань, ну он тоже козел, ты уж прости. Не лучше Ковалева, – подруга с нетерпением тараторила с желанием высказать все, что накопилось на уме относительно этой истории. – А может, хоть немного попытался бы тебя понять? Кто же так делает-то? Бросил, ушел, все, – царь!
На последних словах Оля с сочувствием обняла подругу.
– Так, все! – Аня посмотрела в зеркало и принялась вытирать размазанные стрелки. – Привожу себя в порядок и ухожу. Одно могу сказать точно: после премьеры, когда закончится срок действия моего ангажемента, буду искать другую сцену. Или альтернативу. Оставаться здесь будет глупо. Только себя доведу да семью разобью.
– Не торопись с выводами. Может, кобель этот прийдет в себя и оставит тебя в покое.
– Ань, а почему ты говоришь, что на ребенке все отражается? С малой было что-то?
– Слава Богу, серьезных последствий у Карины не было. Но у нас проблема наследственная. Моя мать всю жизнь отцу изменяла, прожила безрассудно. Уже умерла. Вова все мне ее в пример ставил – дескать, посмотри и делай выводы. Да и сама знаю. Но ведь не просто так это. Если бы кто-то знал, каково душе, терзающейся в своих грехах.
– Не понимаю. Ты говоришь, борешься. А в чем состоит эта борьба? Мы все плохо поступаем, жалеем о поступках. Может, не стоит зацикливаться?
Ольга казалась далекой от всех этих духовных рассуждений. И хотя в ее окружении было немало подруг, увлекающихся различными практиками с уклоном в психологию, сама она никогда не вникала в их разговоры, кажущиеся ей скучными и бесполезными.
– Тот, кто был на самом дне, знает, что грех, даже кажущийся незначительным, – это начало падения, если совсем не гибели, – в голосе Ани звучал подлинный трагизм. – А когда ты знаешь о последствиях, (а они могут быть ужасающими, потому что один проступок влечёт за собой другой) – то стараешься этого избежать. Ты изучаешь свои слабые стороны, судорожно ищешь их причины, дабы улучшить себя и, вместе с тем, свою жизнь. Но, как назло, мысли сами лезут в голову. Только тебе кажется, что ты очистился от прежней грязи, как появляются поводы для желания поступить ещё хуже. И, словно по чьему-то велению, тебе встречаются люди и создаются ситуации, провоцирующие на то, чтоб ты сдался.
– Это ты о физическом влечении?
– Да хоть что – похоть, алкоголь, сигареты, то, что мы именуем плохими привычками, на самом деле есть зависимость от желания согрешить, самообман. И есть еще кое-что. Запретный плод, который не только тянет отведать, но и дать попробовать другому. Мы всегда друг друга искушаем грехами. А я – Ева, как и все женщины…
