Если я не буду держаться, то просто упаду.
— Что он сделал с тобой? — хрипло спрашивает Джейсон и его голос звучит так, будто ему больно говорить.
Я прикрываю глаза и с шумом выдыхаю — я забыла дышать, и опомнилась, только когда в груди запекло.
— Они, — к своему удивлению, вдруг отзываюсь я. — Их было трое. Я не знаю, сколько это продолжалось, я была связана и в полубессознательном состоянии. Очнулась под каким-то деревом у дороги.
На удивление, мой голос сухой, совершенно лишенный эмоций. Слезы высохли, пульс успокоился. Внутри разлилось странное немеющее тепло.
Мне все равно, что он узнает.
Поднимаю голову и смотрю на отражение Джейсона. Его лицо белое, как стена, и тело словно окаменело. И только в глазах застывший ужас.
Он не говорит ни слова, только смотрит на меня, впившись черным, как сама ночь, взглядом. Я поворачиваюсь и едва пожимаю плечами — ну вот он и знает.
Что тут еще сказать?
Но внезапно с ним что-то происходит. Его будто с паузы снимают. Он сжимает кулаки, заводит их за голову и стискивает зубы так, что слышится хруст. Потом резко разворачивается, толкает дверь и стремительно покидает ванную. Дверь спальни с грохотом закрывается и, выходя, я серьезно опасаюсь, что увижу ее сорванную с петель.
В каком-то странном состоянии равнодушного оцепенения, я вынимаю одну из рубашек Джейса из шкафа, надеваю ее поверх белья и сажусь на край кровати, сложив руки между коленей. Сижу, уставившись в невидимую точку на ковре, словно погрузившись в кокон.
Я пытаюсь осмыслить случившееся, разобраться в чувствах, но ничего не выходит.
Внутри пусто и холодно.
Не знаю, сколько проходит времени, пока я не поднимаюсь и не выхожу из комнаты. Иду по коридору на звук ударов — Джейсон в своем спортзале. И еще не видя его, я знаю, какую картину застану.
Тихо, я приоткрываю дверь, вхожу и останавливаюсь на пороге, пока он с безумной, яростной силой наносит удары по груше. Если Джейсон и замечает мое вторжение, то виду не подает.
Я прислоняюсь к стене, прижавшись затылком к шершавой поверхности, и молча наблюдаю за ним. Его кожа блестит от пота, с темных волос летят брызги. Он здесь уже довольно долго, но не похоже на то, что устал и собирается останавливаться.
Мой взгляд скользит по сильной спине и рукам, с отстраненным любопытством отмечая, как двигаются мускулы под гладкой, упругой кожей. Я замечаю, что он не надел перчаток и теперь его руки будут изранены. Наверняка ему больно, только не похоже на то, что он вообще что-то чувствует.
Я не знаю, для чего делаю это, но, не раздумывая, зову его по имени.
— Джейсон.
Он так резко останавливается, что мое дыхание сбивается. Обхватывает грушу, но не оборачивается ко мне и долго ничего не говорит.
Я же просто жду.
Даже на расстоянии я чувствую, как сильно он напряжен. Его дыхание быстрое и тяжелое — он похож на зверя, которого загнали в клетку и заперли.
Наконец он делает глубокий вдох, разворачивается и так быстро пересекает комнату, что я и опомниться не успеваю, как его руки обхватывают меня, пальцы зарываются в волосы, а глаза с лихорадочным, безумным блеском осматривают мое лицо.
Джейсон притягивает меня к себе, заключая в такие сильные объятья, что я едва могу дышать. Он зарывается в мои волосы, все еще не в состоянии унять свое дыхание и приглушенно бормочет:
— Дай мне несколько минут. Просто несколько минут.
Я поднимаю руки, несмело кладу ладони на его мокрую спину и молча киваю.
Глава 16
Джейс
— Прости за это, — осторожно смазывая поврежденные запястья Сары антисептическим кремом, хрипло говорю я.
Она поднимает глаза на меня, смотрит несколько длительных секунд, которые кажутся мне вечностью, и качает головой, не произнося ни слова.
За последние полчаса она едва десять слов сказала.
Она кажется такой ранимой, потерявшейся. Полностью разбитой. Ее взгляд часто становится отсутствующим, и я только могу догадываться, что она видит. Вспоминает ли о том, что довелось пережить?
Я тяжело сглатываю сухим горлом, закручивая крышку баночки с кремом. Мои руки мелко дрожат, и пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки — я хочу рушить, причинять боль, слышать хруст ломающихся костей, чувствовать запах крови.
Если бы я мог добраться до тех, кто сделал это с ней, я бы убил ради нее.
Мысль молнией пронзает голову, и я замираю посреди комнаты, оглушенный. Сара ничего не замечает — не шевелясь, сидит на краю постели, сцепив пальцы между колен с такой силой, что они белеют. Ее голова опущена, и волосы скрывают лицо светлой завесой.
Я хочу знать подробности. Я хочу знать, что я могу сделать, чтобы вред, нанесенный ей в прошлом, был устранен. Я хочу, чтобы она сказала, кто те ублюдки, сломавшие ее, потому что впредь это будет съедать меня. День за днем, час за часом, пока я хоть что-то не сделаю, чтобы она была отомщена.
Но я проглатываю вопросы, застрявшие в горле, и давлюсь готовыми сорваться словами. Она не в том состоянии, чтобы говорить об этом. Это сводит меня с ума. Ее правда — это как разорвавшаяся бомба.
Черт, я не ожидал такого. Я знал, что нечто дерьмовое случилось с ней в прошлом. Но это было за гранью всех моих предположений и догадок.
Это был ёбнутый ад, через который прошла моя девочка.
Моя...
Как полный идиот, я продолжаю пялится на нее, сдерживаясь от желания схватить ее в охапку, прижать к себе, и никогда не выпускать. Чтобы она всегда была рядом, и я мог защитить ее от любого дерьма, которое подкидывает жизнь. Всякий урод, который хотя бы подумает навредить ей, будет жрать свои собственные зубы — я прослежу за этим.
Я разорву каждого, кто посмеет обидеть ее.
И я блядь хочу зарядить под дых самому себе из-за того, через что заставил пройти ее сегодня.
Она просила меня не использовать на ней долбанные игрушки, но я и не думал, что все так серьезно.
Я полный придурок!
Выдохнув, я моргаю и, открывая рот, стараюсь убрать любые нотки жалости, потому что знаю, что она не захочет ее. Такие как Сара, я — мы ненавидим жалость и презираем ее.
Мое сердце разрывается от той боли, что ей довелось испытать, но я не покажу ей этого.
— Устала?
— Немного. — Сара поднимает голову и к моему удивлению, делает попытку улыбнуться.
— Давай укроем тебя.
Я не смотрю на нее, когда она ложится на постель, а я накрываю ее одеялом. Боюсь, если она посмотрит в мои глаза, то увидит там слишком много всего.
Сара кладет ладони под щеку, закрывая глаза, а я не выдерживаю и, протянув руку, легонько касаюсь ее виска, поправляя волосы. Мне нужно касаться ее — необходимость чувствовать ее так велика, что это пугает.
