— Мэй, ты не заметила, что Дрого стал каким-то другим?
Мэй медленно подняла голову, неохотно оторвав взгляд от безмятежно спящего у нее на руках Алвина.
— Все очень просто. Он ревнует тебя к Брану, — спокойно ответила она и снова посмотрела на малыша.
— Ревнует? Дрого? Нет, не может быть. Ты фантазируешь. Я не настолько занимаю его внимание, чтобы он мог испытывать подобное чувство, — задумчиво произнесла Ида.
— Может, и не занимаешь, — с сомнением сказала Мэй. — Но как бы то ни было, он явно ревнует. Как ты не понимаешь: Дрого считает тебя своей женщиной, а тут вдруг ты начинаешь проявлять заботу о красивом молодом юноше. К тому же ты говоришь с Браном на языке, которого Дрого не понимает и потому не может знать, о чем вы разговариваете. И это его, естественно, раздражает. Мне кажется, он сильно к тебе привязался и боится потерять.
— Мэй, я всего лишь пленница, как и Бран. Чего Дрого бояться? Ведь он наш полновластный господин. Допустим, что ты права. Почему бы ему тогда не приказать мне держаться от Брана подальше?
— Дрого не относится к нам как к пленникам. Он очень добрый и великодушный человек. Разумеется, он мог распорядиться, чтобы ты не подходила к Брану, но никогда этого не сделает. И Брану ничего не станет говорить.
— А почему он сейчас так поспешно отъехал от повозки? Не хотел, чтобы его и дальше беспокоили эти мысли?
— Да. Мужчины иногда ведут себя странно, — Она поправила белокурые волосики Алвина. — Знаешь, пожалуй, ты единственная, кто думает, что Дрого считает тебя своей пленницей.
Ида неопределенно повела плечами. Подумав над словами Мэй, она решила, что они и в самом деле не лишены истины: не только пленницей, но и служанкой она себя назвать никак не могла. Дрого ни разу не отдал ей какого-либо распоряжения сугубо хозяйским тоном; он всегда просил ее что-либо сделать и каждый раз терпеливо объяснял, зачем это нужно. Даже когда он хотел любить ее, то не требовал этого как дани, и она всегда знала, что в любой момент может сказать ему «нет» без опасения быть наказанной…
Мысли Иды снова вернулись к ревности Дрого. С одной стороны, она была весьма польщена предположениями Мэй, а с другой — вовсе не уверена в их правильности и невольно подумала: а не начать ли ей проявлять к Брану более пристальное внимание, чтобы испытать Дрого? Если Мэй права, он наверняка себя выдаст. Устыдившись, Ида тут же отбросила эту идею. Она не была искушена в подобного рода обманах и приобретать в них опыт вовсе не желала. К тому же в душе Ида боялась удостовериться в том, что поведение Дрого вызвано отнюдь не ревностью, а обычным чувством собственности, свойственным большинству мужчин.
Ида снова повернулась к Мэй, чтобы порассуждать о странностях мужской психологии, и недовольно нахмурилась: Мэй сидела вес в той же позе, вперив взгляд в личико Алвина. Ида дотронулась до руки Мэй: та вздрогнула и удивленно посмотрела на нее.
— Малыш спит, Мэй. И никуда от тебя не убежит, — негромко произнесла Ида.
— Больше всего я волнуюсь, когда он спит. А вдруг это не сон? Вдруг он… — срывающимся голосом прошептала Мэй.
— Это случилось с твоим собственным ребенком? — осторожно спросила Ида.
— Как ты догадалась? — испуганно отшатнулась Мэй.
Ида опустила глаза, досадуя на себя за этот вопрос.
— Понимаешь… в тот вечер… Помнишь, как я принесла его в лагерь из леса? Меня удивило, как бережно ты его взяла. И твой взгляд… Я еще тогда подумала, что, наверное, у тебя у самой был малыш. Ты смотришь на Алвина с такой нежностью и грустью, что об остальном догадаться совсем не трудно.
— У меня был сын от Хэкона. Хоть я и ненавидела Хэкона, я очень любила ребенка. У меня и мысли не было, что все кончится так ужасно. Мой малыш быстро рос, хорошо ел, часто улыбался, но это продолжалось всего два месяца. Однажды я проснулась и обнаружила, что он лежит в своей кроватке холодный и недвижимый. Он умер ночью, не издав ни звука; я даже не знала, что с ним что-то неладно. Очевидно, Хэкон всегда думал, что это я умертвила мальчика. — Голос ее дрогнул. — Но я готова поклясться чем угодно, что это не так.
— Я тебе верю, — сказала Ида, сочувственно обнимая Мэй за плечи. — Хэкон был болваном. Ты просто не способна причинить кому-нибудь вред, тем более собственному ребенку. Но, Мэй, многие дети, особенно младенцы, умирают внезапно. Если Бог захочет взять Алвина на небеса, никто не сможет воспрепятствовать его воле.
Мэй улыбнулась и поправила одеяльце, в которое был закутан Алвин.
— Умом я это понимаю, но все же…
— Все же советую тебе хоть немного отдохнуть, — перебив ее, договорила Ида. — У тебя под глазами круги. Когда Алвин бодрствует, тебе нужно кормить, пеленать и забавлять его, а когда он засыпает, ты продолжаешь следить за ним, словно он с минуты на минуту умрет. Так ты в конце концов заболеешь и будешь неспособна приглядывать за Левином. Ты этого хочешь?
— У меня такое чувство, что это мой родной сын. Я так за него боюсь! — жалобно проговорила Мэй.
— Пойми, Алвин старше твоего умершего малы ша, ему почти семь месяцев. Думаю, он не требует постоянной опеки. Почему бы не позаботиться о самой себе? Ведь тогда у тебя будут силы ухаживать за ним, если ему действительно понадобится твоя помощь.
— Ты права. Я так и сделаю. Наверное, я и в самом деле даю слишком много воли своим страхам. — Она с тревогой взглянула на Иду. — Ты действительно ничего не имеешь против того, что я взяла Алвина себе?
— Нет. Совсем нет. Я не успела к нему привязаться. Я не чувствую, что нарушила обещание, которое дала бедной Алдит: ребенок окружен любовью и заботой, и я могу считать, что исполнила клятву. Пусть не я, а ты заменишь ему мать — душа Алдит будет спокойна.
— А что, если Бран заявит на него права, как родственник?
— Вряд ли. Конечно, ему хотелось бы, чтобы в будущем ребенок его признавал, но он и понятия не имеет, как ухаживать за младенцами. Это не мужское дело. К тому же я видела, как он смотрит на вас обоих: как на мать с сыном. — Она мягко положила руку на плечо Мэй. — Я должна доказать Дрого, что его ревность абсолютно беспочвенна, — сказала Ида; перед ее глазами снова встало его недовольное, хмурое лицо. — Но как это сделать?
— Думаю, что в ближайшее время тебе это не удастся, потому что Бран еще очень слаб и тебе придется продолжать ухаживать за ним. Кстати, где ты так хорошо научилась врачевать раны? Этот дар тоже передала тебе та старуха? Ида пожала плечами:
— Не знаю. Может, он был мне дан с рождения и до поры до времени я просто не имела возможности проявить его. Но если это еще один подарок от Эдит, я безмерно ей благодарна. И ты права — я сейчас не могу перестать ухаживать за Браном.
— Постарайся ограничиться тем, что всего лишь промоешь и перевяжешь его раны. Никаких бесед: сделала свое дело — и немедленно уходи!
— Из-за глупой подозрительности Дрого я должна менять свое поведение и, возможно, обидеть этим ни в чем не повинного юношу, которому и без того тяжко… — Ида вздохнула. — Но я последую твоему совету. Хватит с меня косых взглядов и ехидных замечаний! — Она откинулась на кипу мешков, одеял и подушек и беззаботно махнула рукой, — И вообще я больше не хочу обо всем этом думать. Буду отдыхать. Разбуди меня, если я понадоблюсь Брану или в случае остановки. — И она закрыла глаза.
