— Выдохся?! Тогда бери мешок. Наклоны с разворотом. А потом в приседании. Пошел!
Единственный человек, которому я не смог бы возразить — Стивен Коннели. Мешок — значит мешок. Приседания — значит приседания. Бежать — значит бежать.
— Увидел нож — беги. Никаких стоек и приемов. Беги быстрее визга. До первого булыжника. Остановился, метнул в башку и дальше бежишь. Ясно?
— Ну…
— Сейчас согну! Жизнь дороже гордости. Увидел пистолет — поднимай руки. Отдай все, что просят, хоть часы, хоть ботинки. Уходи в одних трусах, но живой.
Четыре месяца назад у Стива Коннели застрелили единственного сына. Днем, прямо посреди улицы в гнилом городке Пасадино, где шакалы и ягуары живут чуть ли не друг у друга на голове. Никто ничего не видел.
С тех пор Стив гоняет нас — и новичков и более опытных бойцов — как беговых тараканов. А по вечерам в одиночку ездит на своем Додже Дуранго по улицам Пасадино. А вернувшись домой, напивается и вырубается до следующего утра. Запретить ему никто не может. После похорон сына миссис Коннели выпила на ночь горсть снотворного и наутро не проснулась.
Покахонтас в последнее время тоже повадилась шляться в шакалий район. Я мог бы решить, что она закрутила роман, но никаких перемен не заметил. Лина оставалась все такой же спокойной и улыбчивой. И от нее по-прежнему пахло карамелью, мускатом, орехами — чем угодно, только не мужиком.
Светиться от счастья она начала только рядом с Робом, но запах ее все еще оставался запахом невинности.
ЛИНА
Я упорно училась, не вылезала из городской библиотеки, собирая материалы по истории племен Соноры и Скагита, объезжала на одолженной у Амнерис машине блошиные рынки и гаражные распродажи в поисках старинных койотских амулетов, изрисовала все руки, на собственной шкуре проверяя действенность защитных узоров, и была почти счастлива.
Шпильки Хили я игнорировала, тем более что время показало — моя тактика оказалась самой правильной. Ее упорное преследование и мое подчеркнутое безразличие не остались незамеченными для одноклассников. Все были уверены, что мы не поделили нечто очень важное. Что именно — оставалось загадкой для всех, включая меня.
Джокер больше не трогал мои вещи и не подходил ко мне ближе, чем на десять футов. Он не оставил своей привычки пялиться на меня на уроках и время от времени напоминать, что я всего лишь прислуга в его доме, которая самим фактом своего рождения обречена мыть, стирать и таскать мешки с мусором в его доме. Правда, пару раз он благородно согласился повысить меня до кухарки.
Справиться с этим было легко, потому что я точно знала, где буду находиться через год. Очень далеко от Лобо-дель-Валле. Так что у меня неплохо получалось притворяться слепо-глухо-немой. Жаль, что я не догадывалась, что все мое хваленое самообладание на самом деле висит на волоске.
Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, стало письмо из Национального Автономного Университета Теночтитлана. Оно было адресовано Аделине Гарсия, и мама нашла его вскрытым в мусорной корзине в спальне Джокера.
Профессор Суарес лично подписал письмо, показывая, как высоко оценил мое эссе о боевой магии койотов и сообщил, что меня готовы принять на исторический факультет без дополнительных экзаменов. К сожалению, стипендии иностранным студентам в следующем учебном году отменены, но если ему удастся получить несколько грантов, один из них обязательно будет передан мне.
Джокер не порвал и не уничтожил письмо, а просто отправил его в мусор, ясно давая понять, как высоко оценивает мои шансы получить высшее образование.
В конце концов, вынося эту упорную ненависть и презрение, я имела полное право знать, за что же, собственно, меня так ненавидят. Если Джокер считал, что тогда в библиотеке я подслушала какой-то важный его секрет, мне действительно пора было узнать его.
Одним словом, как говорила моя бабушка: если обидели незаслуженно, надо вернуться и заслужить.
Действовать следовало осторожно. Я выключила лампу и открыла окно. А затем встала на подоконник и выбралась наружу. Правительство разрешило койотам использовать пейотль, но только для религиозных церемоний и на территории резерваций. Учить меня осторожности было не нужно. Свой мешочек с сухими кусочками кактуса я в первый же день жизни в Логове спрятала под водосливом.
Подняться на шесть футов, нащупать под оцинкованным желобом кожаный шарик размером с кулак и вернуться в комнату заняло у меня столько же времени, сколько требовалось обычному человеку, чтобы пару раз чихнуть.
Две щепотки на полчашки горячей воды из термоса. Скрестив ноги, я села на пол и поставила чашку перед собой.
… услышь нас
повернувшихся к тебе,
послушай слово
молитвы нашей,
отец…
Повторить нужно было четыре раза, соблюдая один и тот же ритм и последовательность куплетов.
…зову тебя звуком погремушки,
зову тебя дымом,
зову тебя той половиной своей, которая живет во мне…
Я слегка раскачивалась и помогала себе равномерными хлопками.
… ты отвечаешь отовсюду,
священный дух везде,
вечная душа…
Чашка словно сама собой оказалась в моих ладонях. Не отрывая взгляда от звездного прямоугольника окна, я медленно выпила все до капли.
Шамана, отправляющегося в полет, обычно держали за одежду его родственники и соплеменники. Маниту моего деда был так силен, что его приходилось приковывать цепью.
Что могло удержать здесь меня? Выдернув пару длинных волосков из косы, я привязала запястье к ножке красной лампы.
Ответы на мои вопросы находились вне моего разума, и потому я плавно поднялась к потолку и поплыла к раскрытому окну. Поток прохладного ветра подхватил меня, словно лепесток яблони и понес к Логову.
Здесь тоже было темно, лишь тонкая полоска света выбивалась из-под полированной двери с хрустальной ручкой.
— Он хочет развода… — женщина плакала, — … он сказал, что заберет Вилда.
— Успокойся, Элис. Я решу эту проблему. Просто ни с кем больше это не обсуждай, ты меня поняла?
— Тссс… — Я опустила глаза. Снизу на меня смотрел мальчик лет семи, темноволосый и бледный.
Обойдя меня, он молча направился к следующей двери, а затем обернулся и поманил за собой.
— Нет, ты выйдешь за Генри, — старческий голос стягивал лоб словно железной проволокой. — Один наследник не гарантирует нашей семье надежного продолжения рода. К тому же мальчишка неуправляем. Кто знает, что из него получится.
— Но я его не люблю!
— Глупости. Я один раз позволил тебе сделать выбор самой. Ты помнишь, чем это закончилось.
