— Ты меня не заставишь.
— Мне и не нужно. Достаточно сообщить полиции, что ты знала о покушении, и сына у тебя заберут. Если от тебя нет никакой пользы, Элис, мне все равно, где ты будешь — в тюрьме или в могиле.
Мальчик сел на пол и замер, обняв колени. Я уселась рядом и притянула его голову себе на плечо. Долго ждать не пришлось. За дверью послышалось шипение, словно старый приемник потерял волну, а затем через помехи прорезались новые голоса:
— Доктора, все как один, говорят, что Элис не сможет больше родить. Ты обманул меня, Вилд.
— Генри, ты не представляешь, до какой степени я сам разочарован…
— Мне плевать на твое разочарование. Я требую уравнять шансы.
— Каким образом?
— У меня тоже есть сын. Он получит право сразиться за наследство. Пусть империей ван Хорнов правит сильнейший.
Мальчик встал и, больше не глядя на меня, пошел в конец коридора. Уже через несколько шагов я перестала его видеть. Я оглянулась, куда дальше? В пяти футах от меня бесшумно распахнулась еще одна дверь.
За ней было темно, только далеко впереди на полу лежало круглое пятно света. Я попробовала считать шаги, но вскоре сбилась. Определить, где кончается эта комната не представлялось возможным, только эхо разносящихся вокруг шагов, подтверждало, что я нахожусь в закрытом помещении. Очень большом и совсем пустом, за исключением цилиндрического кожаного мешка, свисавшего с невидимого потолка на брезентовом ремне.
Никого. И как мне отсюда выбраться теперь? Я растерянно оглянулась и вдруг заметила еще один источник света. Розовый прямоугольник в угольно-черной темноте. Окно комнаты — светлые занавески раздвинуты, в глубине застланная лоскутным покрывалом кровать и… красная лампа на тумбочке.
Из-за спины подошел Джокер ван Хорн. Не обращая на меня внимания, он туго затянул на запястьях ремни боксерских перчаток и, подойдя к мешку, ласково, словно здороваясь, похлопал его по боку.
Я с удивлением рассматривала его широкие плечи и бугрящуюся мышцами спину. Джокер никогда не показывал свое тело, всегда скрывал его под майками с длинным рукавом или толстовками. Теперь я понимала, почему: синяки и шрамы уродовали его кожу, делая похожим на пятнистого волка. Тонкая светлая линия у основания шеи слегка поблескивала, и я подошла ближе, чтобы рассмотреть ее. Шрам кольцом охватывал всю шею.
Еще боясь поверить в свою догадку, я прикусила палец. Внезапно Джокер схватился за горло и закашлялся.
Я никогда до сих пор не видела подчиняющего ошейника. Это было запрещенное проклятие, за которое колдуна могли сжечь живьем в любом из племен койотов. И тот, кто держал в руках конец поводка, нес ответственность наравне с тем, кто наложил проклятие. Рано или поздно, эта тонкая полоска задушит Джокера. Даже сейчас я видела, с каким трудом дается ему каждый вздох.
Повинуясь внезапному порыву, я протянула руку и запустила кончики пальцев под ошейник. Он ощущался, как тугая стальная струна. Не желая отступать, я просунула пальцы глубже, и, странно, проклятие поддалось. Я тянула и дергала, пока не почувствовала, что дальше ошейник уже не растянется. Теперь он лежал у основания шеи, спереди касаясь ключиц.
Больше мне здесь делать было нечего. Ветер не приходил, и я решила искать обратный путь сама. Розовый свет за дальним окошком манил неудержимо и я, распустив крылья, потянулась к нему.
А потом всем телом ударилась о невидимую преграду. И снова… и еще раз. Вот теперь мне стало страшно по-настоящему. Остаться навсегда в этой гулкой от пустоты комнате — наверное, это и есть смерть.
Изо всех сил зажмурившись, я забормотала:
… священный дух,
вечная душа,
пожалей меня, дай свет.
Ветер с гор,
пусть твоя полуночная песнь найдет меня…
В лицо пахнуло свежим воздухом. Я приоткрыла глаза. Джокер снова стоял передо мной, чуть сгорбившись и обеими руками опираясь о невидимый подоконник.
Я снова взмахнула крыльями и через два взмаха приблизилась к розовому свету. Потом глубоко вздохнула… и открыла глаза.
Пустая чашка на полу, левая рука, привязанная к ножке лампы — все было по-прежнему, кроме одного: с порезанных чем-то острым пальцев капала кровь.
Сидя на бортике ванной и держа руку под струей холодной воды, я кусала губы, чтобы не зашипеть от боли. Теперь Джокер ван Хорн имел полное право ненавидеть меня.
Глава 9
ВИЛД
Аккорды акустической гитары сотрясали стены, музыка пульсировала во всем теле:
Herz, mein Herz, was soll das geben,
Was bedränget dich so sehr?
По всем углам сосались парочки. Их не допускали в спальни на втором этаже, зато на первом все диваны и даже коврики были оккупированы.
Хили надоело извиваться под вопли аллеманской группы посреди комнаты и она, соблазнительно покачивая бедрами направилась в нашу сторону.
В последнее время мать стала звонить домой чаще, и в ее беседе посреди прочего несколько раз проскальзывали упоминания о Хили и ее отце, сенаторе Холбруке. Похоже, старики решили между собой, что из нас получится «прекрасная пара».
Даже сейчас одна эта мысль чуть не заставила меня расхохотаться во всю силу легких. Мне вовсе не нужно было жениться, чтобы получить костлявую задницу этой мартышки в свое полное распоряжение. И наоборот, чтобы вести дела с отчимом, отцу Хили не следовало бы подкладывать свою дочку мне в постель.
Тем более, что до моей постели девушки, как правило, не добирались. Обычно я ограничивался диваном или столом. Или задним сиденьем в машине. А еще лучше капотом.
А еще я не тратил время на раздевание. Но свет выключал. Наощупь девушки всегда казались мне красивее. И так не было видно моих шрамов.
Хили упала на подлокотник моего кресла и потянулась к моему пиву. Похоже, она действительно уже считала себя невестой. Ни Дик ни Норт не обратили на нее внимания.
— А где Роб? — Она облизала горлышко бутылки, прежде чем засунуть его в рот.
Я невольно вспомнил предупреждение Роба: с членом эта гламурная киса обращалась, как заяц с морковкой. Стало быть, самых полезных жизненных уроков родители ей так и не преподали.
Ей не стоило напоминать о Робе, но Хили, кажется, этого не понимала:
— Раньше вы были четырьмя Горячими Стволами, — хихикнула она, — а теперь превратились в Трех Мушкетеров.
А что я мог ответить? Четвертый ствол, похоже, крепко заклинило. Роб уже второй месяц обхаживал Покахонтас — рекордный для него срок. То ли моя прислуга оказалась для него слишком крепким орешком, то ли очень вкусным.
Я мог точно сказать, сколько длится их роман, потому что помнил день, когда все началось.
