Сейчас она стояла на противоположной стороне улицы и разговаривала с шерифом Келли. Вернее, он слушал ее. И даже вышел из машины, чтобы ей было удобнее говорить. И даже заботливо наклонился к ней. Потом кивнул, что-то сказал и, похлопав ее по плечу, укатил по своим делам. Я проводил взглядом черную задницу полицейского Форда, а когда снова посмотрел через улицу, Покахонтас там уже не было.
ЛИНА
Штоллен
[18] пекут недели за три-четыре до Рождества, чтобы успел вылежаться. Мой первый в жизни праздничный кекс, щедро нашпигованный изюмом и цукатами, уже две недели лежал на полке в кладовой, завернутый в пергаментную бумагу.
Более сложной задачей оказалось спасти его от преждевременного съедения. Здесь пришлось пойти на компромисс: через день я пекла что-нибудь праздничное в количестве достаточном, чтобы заткнуть клюв моей прожорливой, как кукушонок, сестрице, но все же не слишком много, чтобы меня потом не обвинили в наросших на заднице лишних фунтах веса.
После апельсинового кекса, коричных звездочек, имбирного печенья, булочек с кардамоном и шафраном, панфорте и медовых колечек мое воображение себя полностью исчерпало, так что я решила ограничиться самым простым и быстрым вариантом — печеньем мадлен.
Времени до прибытия обещанной шерифом машины оставалось немного, поэтому я вытряхнула готовое печенье из формы на большую фаянсовую тарелку, не дожидаясь, когда оно остынет.
Услышав хлопок входной двери, я невольно бросила взгляд на часы. Рабочий день у мамы еще не закончился, а сестра с подругами уехала всего час назад. Может быть, у нее что-то пошло не по плану?
То, что ситуация хуже, чем ожидалось, я поняла сразу, как только на пороге кухни появился Джокер. С первой нашей встречи я твердо соблюдала его требование и не приближалась к Логову. То, что он не подходил к дому прислуги, мне хотелось считать соблюдением с его стороны негласно установленного между нами правила. Теперь меня поставили перед фактом — правила устанавливает только Вилд ван Хорн. И только он их меняет.
Достав из бельевого ящика чистую салфетку, я прикрыла печенье и передвинула тарелку на середину стола. Затем засунула грязную форму в посудомоечную машину. Вся эта суета давала мне пару спасительных минут, чтобы собраться с мыслями. Зачем он пришел?
— О чем с тобой говорил шериф Келли?
Краем глаза я видела, что Джокер стоит, прислонившись плечом к дверному косяку, и сверлит меня привычным хмурым взглядом. Я могла бы выйти и не отвечать ему, но была одна небольшая проблема: он заслонял собой дверной проем. И двигаться с места не собирался. Поэтому я пожала плечами и снова вернулась к столу. Мне было чем еще себя занять. Например, отнести в кладовую муку и ванильный сахар.
За спиной раздались мягкие шаги, затем звук отодвигаемого стула и снова его голос:
— Я задал вопрос, Покахонтас. — А я не обязана на него отвечать. Не весь мир принадлежит тебе, Джокер, пора бы догадаться. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Посмотри на меня, Лина.
И смотреть на него я была не обязана, но раз меня попросили вежливо… Я повернулась и сразу увидела, что переоценила вежливость Вилда — он сидел, по-хозяйски развалившись на стуле, и даже закинул ноги в черных сапогах на наш стол, который я всего десять минут назад начисто оттерла жесткой мочалкой. Желание разговаривать с Джокером улетучилось, словно его и не было. И смотреть на него тоже уже не хотелось.
— Убери ноги с моего стола, Вилд.
Его губы растянулись в издевательскую улыбку:
— Ошибаешься. Это мой стол. И мой дом. Здесь все принадлежит мне. Хочешь возразить, Покахонтас? Давай, говори.
С видом победителя он подцепил с тарелки золотистую раковинку и закинул себе в рот. На какую-то долю секунды его лицо приняло по-детски удивленное выражение, которое вновь сменилось холодной брезгливостью. Ну уж нет. Кому надо, тот пусть и разговаривает, а мы, койоты, учимся многозначительно молчать и хранить бесстрастное выражение лица чуть ли не с пеленок. Я прислонилась плечом к стене, скрестила руки на груди и принялась очень внимательно разглядывать охранный амулет над дверным проемом.
Как и ожидалось, первым не выдержал Джокер:
— Хватит отмалчиваться. — Он наклонился вперед и прищурился, не отрывая глаз от моего лица. — Давай, скажи уже, что ты думаешь обо мне. Хватит прятаться. Я ведь знаю, что тебе надоело терпеть. Скажи мне все в лицо!
Что я могла сказать? Что, возможно, ему и дальше следует оставаться таким же угрюмым и злобным ублюдком, потому что однажды ему придется драться за наследие своей семьи? И этот бой может стоить ему жизни. Или то, что в один прекрасный день ему все же придется пробудить в своей душе спящие пока ростки доброты и любви, иначе его волк сойдет с ума от тоски и одиночества?
Принимать решение придется самому, я тут ничем не смогу помочь.
Все с тем же упорным вниманием я принялась разглядывать подкованные гвоздиками подошвы байкерских сапог. А дальше случилось чудо. Медленно и словно нехотя Вилд ван Хорн убрал свои ноги с моего стола.
Словно только и ожидали этого момента, часы над холодильником пробили половину пятого — пора идти. Прежде чем выйти из кухни, я взяла с полки кухонного шкафа высокий стакан, налила в него молока, поставила перед Джокером и передвинула тарелку с печеньем ближе к нему.
— Будь моим гостем. Приятного аппетита.
* * *
Как и обещал шериф Келли, машина была не очень заметной: двухдверный Шевроле Силверадо, достаточно потрепанный и запыленный, чтобы сидящих в нем людей приняли за фермеров, ненадолго заскочивших в город по делам.
Сидевшего за рулем молодого мужчину я уже видела раньше, правда, мельком и издали.
— Привет, Аделина. Я Мануэль Хорхе, помощник шерифа.
— Привет, Мануэль.
Забравшись в просторный салон, я с любопытством огляделась. Первое впечатление меня не обмануло — хозяин этого пикапа не мог быть ни волком ни ягуаром ни, тем более, шакалом. Толстый шерстяной плед с радужными узорами на заднем сиденье, ловец снов
[19] с пучком разноцветных перьев на лобовом стекле, широкий вышитый браслет на загорелом запястье Мануэля только подтверждали, что эти иссиня-черные волосы и раскосые миндалевидные глаза могли принадлежать только койоту. Или наполовину койоту.
— Что смотришь? — Ухмыльнулся он. — Нравлюсь?
Я улыбнулась так же широко и открыто. Парень выглядел чистым и крепким, как молодой початок кукурузы — ни гнильцы, ни червоточинки.
— Нравишься, — призналась я. — К тому же, приятно здесь встретить своего.
— Это да, — согласился он. — Наших здесь почти нет. Предпочитают жить в горах, хоть там и нелегко.
