Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Нижние ветви деревьев начинали расти высоко над землей, футах в десяти, не меньше. И на этих сучковатых и прочных ветвях кожаными ремнями были закреплены дощатые помосты. Вот они, могилы койотов. Туго спеленутые коконы из шкур и одеял. Копья, луки и полные стрел колчаны. С одного из помостов свешивалась длинная коса.
Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Прижавшись друг к другу, словно заблудившиеся дети, мы с Линой сидели на земле.
— Ты пришел дать клятву?
Я сам не заметил, как среди ровных стволов появились темные фигуры. Лица разглядеть было невозможно — только головные уборы из орлиных перьев, украшенные теми же перьями щиты и длинные боевые копья. Я поднялся и выпрямился во весь рост, стараясь держаться в таким же достоинством:
— Я Вилд ван Хорн, последний в своем роду, прошу у вас защиты от призрака колдуна-вендиго. — Койоты ждали неподвижно. — Взамен я обещаю вернуть земли на восточном склоне Скагита людям вашего народа. Я подтверждаю свою клятву жизнью.
Кажется, у койотов жизнь последнего в роду, считается намного ценнее жизни обычного человека. Я же особой разницы не видел. Так что, либо я смогу отвоевать империю ван Хорнов, либо сдохну. Другого пути не было.
— Я, Джеронимо, принимаю твою клятву.
В лицо пахнуло теплым ветром.
— Я, Секвойя…
— Я, Зорянка…
— Я, Красное Облако…
— Я, Си Танка, принимаю твою клятву.
Кажется, только сейчас я смог вздохнуть полной грудью. Ни деревьев ни тумана уже не было. Дело сделано, всем спасибо, все свободны.
Вот только Лина все еще сидела на земле, и по лицу ее текли слезы.
— Лина! — С схватил ее за плечи, а потом начал ощупывать трясущимися руками. — Тебе плохо? Где болит?
— Отстань, Джокер. — Давясь слезами, она затрясла головой. — Ты не понимаешь. Я видела наших Истинных Мужей!
Ну да, действительно, не понимал. Главное, она была жива и здорова.
— Они… они такие… Ваши Линкольн с Вашингтоном просто мальчишки перед Отцами койотов. Вам, и в правду, не понять. Вы же поколение пепси и Микки Мауса.
Я выдохнул с облегчением, а потом просто обнял ее и крепче прижал к себе:
— Лина, послушай… — Тихо сказал, дыша ей в макушку: — Можешь сколько угодно топтаться по Аврааму с Джорджем, но прошу тебя…
— О чем?
— Не трогай Микки.
Глава 33
ВИЛД
Лина не позволила мне ни вымыться ни пожрать. Сразу с Ведьминого Круга потащила в госпиталь:
— Тебе надо успеть попрощаться с матерью.
Я слушался ее беспрекословно, такой уж сегодня был день. Медсестра странно покосилась на бурые разводы у меня на руках и ключицах, но мне было плевать, так что я не потрудился застегнуть рубашку на три верхних пуговицы.
Лина вошла в палату вместе со мной и остановилась в ногах больничной койки, глядя на тело моей матери, опутанное паутиной трубок. Знаю, некоторые люди испытывают отвращение при виде беспомощного тела с дыхательной трубкой во рту и катетером, спускающимся из-под одеяла к пластиковому пакету с фекалиями. Или страх, если у них хватает воображения представить себя самого на больничной койке. Но лицо Лины не выражало ничего, кроме нежности, словно она смотрела на спящего ребенка. Я не мог решить, была ли то смелость или искреннее, очищенное от малейших примесей эгоизма, сострадание.
Затем ее глаза поднялись выше. Теперь она смотрела прямо перед собой, на кого-то стоящего напротив за изголовьем кровати.
— Вы можете уйти, Элис. Теперь он справится.
Руки матери мелко задрожали, словно она только и ожидала этих слов, и тут же раздался пронзительный писк приборов. Я успел взять маму за руку и держал ее секунд пять, прежде чем в палату ворвалась бригада реаниматоров с дефибриллятором и еще кучей приборов на тележке.
— Как ты думаешь, у них получится?
Мы снова сидели в том самом маленьком кафе на пятом этаже. Лина держала свой стаканчик с какао обеими руками, словно всерьез пыталась решить, пить ей эту коричневую бурду или нет.
— Нет. Она уже ушла. Она вообще не хотела оставаться в Лобо-дель-Валле. Скорее всего, упокоится сразу, раз ничего больше ее здесь не держит.
В этих словах звучало странное утешение. Впервые за много лет — наверное, вообще за всю жизнь — Элис ван Хорн Гловер обрела свободу и сама распоряжалась своей судьбой. В таком случае я рад за тебя, мама.
Я едва дождался окончания сочувственной речи врача, чтобы наконец свалить отсюда. Наверное, он счел меня конченым ублюдком, когда я кивнул ему, деловито пожал протянутую руку и быстро пошел в сторону лифта, крепко держа Лину за локоть.
Все долги были выплачены, по крайней мере здесь, и я торопился вернуться к жизни. Глядя на стоящую рядом со мной девушку, я мог думать только о том, что и так упустил слишком большой кусок этой самой жизни.
— К черту!
Я нажал кнопку «стоп» и толкнул Лину к стене. От нее все еще пахло нашей первой ночью. Запахи наших с ней соков, смешавшиеся на ее золотистой коже, действовали на меня, как кровь на акулу.
Когда мои ладони наполнились чем-то тяжелым и горячим, она забилась в моих руках, как рыбка:
— Джокер, не смей. Только не здесь.
Ну, хорошо хоть, что мне не отказывали в продолжении вообще.
— Почему? — Оторваться от нее было невозможно.
— Потому что так нельзя. Это неправильно.
Я с трудом переставил сначала одну руку, затем другую на стенку лифта. Такова уж была Лина. Можно забрать девушку из церкви, но не церковь из девушки. Мне достался единственный экземпляр человеческого существа, меряющего свои поступки по шкале от «неправильно» до «хорошо». А еще она знала слова «честность», «порядочность», «справедливость», что было чертовский неудобно для меня, но придется как-то с этим жить.
В качестве вознаграждения за послушание я позволил себе поцеловать ее — долго, мучительно медленно, изнывая от предвкушения того, что скоро обязательно случится между нами.
В конце концов, хороший длинный поцелуй может оказаться лучше быстрого секса. Я обеими руками оттолкнулся от стены и сделал шаг назад. Лифт снова поехал вниз.
Прежде чем сесть в машину, Лина строго предупредила меня:
— И не здесь. Джокер, мы едем домой.
Точно. Мы едем домой, и как можно скорее.
Хорошо, что она заговорила и отвлекла меня от грешных мыслей, иначе в Логово я вошел бы уже с разорванной молнией на штанах.
