Ладно, если Лина все-таки отвергла меня, сделаю то, что должен. Сдохну, вцепившись клыками в горло врага.
Я вернулся к Кругу и начал срывать с себя одежду.
— Вилд, — за спиной раздался голос Гичи.
— Что? — Я не оборачивался.
— Охрана у ворот передала: Лина приехала. Идет сюда.
Я поймал взгляд Нормана Говарда. Глядя мне за плечо, он хищно улыбнулся и медленно провел по губам кончиком острого красного языка.
Словно завороженный, я проследил за его взглядом. По дорожке между могильными плитами бежала, почти летела, Лина. Ее одежда была запорошена кирпичной пылью, волосы растрепаны, рукав рубашки почти оторван, что-то болталось на запястье. Ветерок ударил в ноздри запахом подсыхающей крови.
Я ощутил, как затапливает сознание багровый прилив. Яростный гул в ушах заглушал звуки внешнего мира. Крови! Крови! Крови!
Сам не помню как, я шагнул внутрь Круга.
ЛИНА
Условия поединка допускали смерть или тяжелое увечье побежденного. Хуже того, всем стоящим вокруг было ясно — живым из Круга выйдет только один. Воздух содрогался от ярости и жажды убийства, и, захваченные этим безумием, зрители невольно твердили после каждого удара: убей! Убей! Убей!
Люди видели в Ведьмином Кругу двух мужчин, которые жестоко месили друг друга кулаками и ногами, стремясь сбросить на землю, навалиться сверху, прижать локоть к горлу противника, лишить его дыхания, заглушить последний удар сердца.
Койоты видели двух огромных волков — черного и серого. Они сшибались грудью, вставали на задние лапы, рычали, взвизгивали и скалили клыки, стремясь рвануть вражескую плоть.
Одна я видела полную картину. Над толпой, над грызущимися волками в воздухе на уровне макушек деревьев мелькали томагавки и боевые дубинки. Там шел незримый бой — Истинные Мужи пайютов сражались против обезумевшего людоеда, даже после смерти не отказавшегося от своей ненависти и мести.
— Давай, черный, рви его!
Откуда-то издалека до меня донесся взволнованный голос Гичи. Черный это ведь Вилд, да? Он побеждает? С ним все будет хорошо?
— Не отпускай его! Дожимай! Вот так! — Голоса все громче и громче гудели со всех сторон. — Давай, мужик, я сразу в тебя поверил! Ай, молодца!
Образ колдуна в небе вдруг застыл, потом подернулся рябью, как вода от несильного ветра, и взорвался облаком черной пыли. На мгновение показалось, что солнце померкло, наверное, эта чернота ослепила меня. Затем сквозь облако проглянули верхушки деревьев, парящий высоко в небе жаворонок, тающий в лазури след сверхзвукового самолета.
Голоса вокруг твердили: Вилд! Вилд. Все кончилось? Я опустила глаза. В кругу стоял Джокер, уже в человеческом теле, и смотрел на распростертого у его ног Нормана Говарда. Тот еще пытался подняться на подламывающихся ногах. То ли пытался спастись, то ли не хотел принимать последний удар на коленях.
Живой! Я задохнулась от счастья и, уже ничего перед собой не видя от застилающих глаза слез, бросилась к Вилду. Затем удар, противный хруст, темнота.
Эпилог
ЛИНА
Веки дрогнули, поднялись и тут же опустились снова. Солнечный свет бритвой резанул по глазам, и я даже зажмурилась, изо всех сил стараясь защититься от новой боли.
— Врача! — Раздался над головой взволнованный голос. — Она пришла в себя.
Звук быстрых шагов, стук двери. Теплые пальцы осторожно коснулись лица и потянули веко вверх.
— Глаза режет, — прошептала я.
— Открывайте их медленно.
Жалеть меня никто не собирался. Ну ладно, раз поиграть в бедную сиротку не получается, тогда хоть посмотрю, где же я очутилась.
Надо мной маячило незнакомое лицо в странной зеленой шапочке.
— Сколько пальцев?
— Два.
Я осторожно принюхалась. Запах, мягко говоря, специфический. Ага, это фенол. Сильный антисептик, которым по старинке дезинфицируют помещения в больницах. Микробы здесь не живут, и их можно понять. А мужчина в шапочке, значит, врач.
— Выйдите все. Нам нужно сделать тесты. Посетителей впустим, если позволит состояние пациентки.
— Я никуда не пойду.
Взволнованный сердитый голос. Это Вилд? Я изо всех сил скосила глаза в сторону. Точно он. Хорошо.
— Извините доктор, он правда не уйдет, — а это Анна. — Мы подождем в коридоре. Пойдем, мама.
Все живы, здоровы. Замечательно. Я снова прикрыла глаза.
Наверное, я задремала, потому что, когда проснулась снова, трубки в носу уже не было. И иглу из вены убрали. Я пошевелила ногами, повела плечами — вроде, ничего. Осмелев, потянулась всем телом.
— Не вздумай вставать.
Вместо доктора на меня смотрел улыбающийся Вилд. Осунувшийся, небритый и с темными кругами под глазами, но свой — родной и любимый.
— Ты нас всех перепугала, зараза.
Улыбаться было больно, но заставить пересохшие губы не растягиваться я просто не могла:
— Я тебя люблю. И прости меня, Вилд.
— Что? — Он смотрел недоверчиво, словно увидел говорящую золотую рыбку.
— Прости, что хотела уйти от тебя.
Он встряхнул головой:
— Нет, не это. Перемотай назад. Туда, где ты сказала, что любишь меня.
— Люблю.
— Точно?
— Вот ты зануда.
— Я юрист. Мне нужно знать точно.
— Точно люблю, только отстань.
Моего носа коснулись теплые мягкие губы:
— Ладно, тогда постарайся еще немного поспать. Я дам знать всем нашим, что ты проснулась. Через два часа здесь будет не протолкнуться.
А так же не пройти между вазами с цветами и корзинками с фруктами. Посетителей пускали по очереди и минут на десять. Время бдительно отслеживал Джокер, устроившийся на стуле рядом с моей койкой.
Мама принесла мне домашней вязки носки, а Анна натянула их мне на ноги.
— А это шаль, я сама вышивала, — она накинула мне на плечи что-то цвета грудки зимородка. — Эти больничные распашонки меня убивают. Их надо запретить в законодательном порядке, как морально травмирующие женщин факторы.
Оказывается, в больнице я оказалась из-за Нормана Говарда. Он все же умудрился встать на ноги, но, как выяснилось, только для того, чтобы прыгнуть на меня и снова приложить мою многострадальную голову о камень.
— Кстати, а что с ним?
Гаечка решительно помотала головой:
— Доктор велел оберегать тебя от неприятных эмоций.
Зато Сидящий Бык за ее спиной очень выразительно изобразил, как ломает о колено чей-то хребет. Выражение его лица пробуждало очень неприятные эмоции. Я прикрыла глаза.
