Первым порывом было убежать, но я увидела ее – голову Элии. Она так отчетливо белела в темноте. Отец повесил ее на самом видном месте, над камином. Рядом с ней, стоя на стуле и держа свечу перед собой, кто-то раз за разом протыкал ей глаза ножом. Левый, правый. Правый, правый, правый. Левый, левый, правый. Хлюп-хлюп. Я громко ахнула, и он обернулся. Неровно остриженные волосы были в крови. Под желтой от гноя повязкой вырисовывалась рана, которая опускалась с виска на его правый глаз. Бросив все, что держала в руках, я взбежала по лестнице и заперлась в комнате.
*
Мне нелегко об этом говорить. Я сделала слишком много ошибок, и мне невыносимо думать, что ты узнаешь о них. Будешь ли ты меня осуждать? Сможешь ли простить мое слабодушие? Я не могу и не хочу оправдываться.
Я не буду рассказывать тебе обо всем, что происходило с Кларком. О том, что делали отец и его друзья, я тоже не люблю вспоминать. Да и, честно говоря, я мало что видела своими глазами. С тех пор как отец убил Элию, я почти не выходила из комнаты, но не думаю, что кто-либо это заметил. Полтора года я жила как призрак в собственном доме. Иногда мне казалось, что я действительно исчезла. Умерла, и для меня все остановилось, но продолжалось для других.
В доме часто бывали гости. Наряду с завсегдатаями охотниками к отцу стали наведываться новые люди. Я видела их длинные черные плащи в окно. Иногда они подолгу о чем-то беседовали с отцом, а иногда уходили, не пробыв в доме и нескольких минут.
До меня долетали обрывки разговоров – охотники, хранители, Совет… Власть. Я ничего не могла понять. Лежа на кровати и глядя в потолок, я пыталась думать. Я давно не разговаривала, так давно, что даже в моих мыслях больше не было слов – только образы, а чаще пустота; и так мало ела, что у меня всегда кружилась голова. Мне нужно было ухватиться за что-то, напомнить себе, что существую. Я пыталась думать в словах, строить в голове предложения, но это так выматывало меня. Я забывала начало фразы до того, как успевала ее закончить. Только потом, в очередной приезд гостей, когда привлеченная шумом о чем-то споривших людей, я подошла к окну и увидела исчезающие под крыльцом черные фигуры, я впервые четко подумала: «Как высоко».
Как высоко нужно подняться, чтобы, упав, разбиться, как она…
Я мерила расстояние от своего окна до земли, пытаясь понять достаточно ли это высоко. Быть может, мне нужно спрыгнуть с крыши. А может, взобраться на самое высокое дерево и…
Я думала только об этом. Любой предмет, который попадался мне на глаза, я оценивала по его высоте – по смертоносности его высоты. Большинство предметов были неинтересны: я с раздражением замечала, что вокруг меня нет ничего по-настоящему высокого. Несколько раз я спрыгивала с кровати, больно приземляясь на ступни и замирая на мгновение, пытаясь понять, жива ли я. Я прыгала с прикроватного столика, но он был не намного выше кровати. Я хотела спрыгнуть со шкафа и долго думала, как залезть на него.
Мне нужно было что-то высокое. Очень высокое. Ни в моей комнате, ни во всем доме не было такого предмета.
Я ушла. Однажды ночью я просто спустилась, открыла дверь и ушла. Я ходила и ходила, медленно ступая и оглядывая каждое дерево в лесу. Тогда мне показалось, что я нашла идеальную высоту – могучий кедр, ствол которого был таким широким, что, даже разведя руки в стороны, я не могла его обхватить. Я хотела взобраться на него, но так и застыла, уткнувшись лицом в чуть влажную кору. В ужасном изнеможении я засыпала и видела, как взбираюсь на него, но вскоре просыпалась и понимала, что так и не сдвинулась с места. В какой-то момент я совсем потеряла сознание, и мне приснился незнакомый человек.
Он был очень старым. Медленно, почти не отрывая ступни от земли, он подошел и положил свою сморщенную руку мне на плечо. Из-за невысокого роста ему пришлось приподнять голову, чтобы посмотреть на меня. Глаза у него были карие, такие яркие, как будто кто-то зажег лампочку внутри его головы. Почему-то глядя в них, мне хотелось плакать. Он чуть пошевелил сухими губами, наклонился ко мне ближе, как будто хотел что-то сказать.
Я не услышала. Проснувшись от чьего-то прикосновения, я увидела, что окружена людьми в черном. Они о чем-то переговаривались, но сначала я не могла ничего разобрать и только потом поняла, что они задавали мне вопросы. Я попыталась что-то сказать, убедить их оставить меня в покое, но ничего не получилось. Я как будто разучилась говорить. Люди в черном все пытались понять, кто я такая.
– Похожа на дочку Эвана, – сказал кто-то.
– У него есть дочь?
Парень, который стоял ближе всех, склонился и приподнял мою голову. У него было красивое лицо.
– Как тебя зовут? – спросил он.
У меня снова не получилось ответить, и я лишь слабо моргнула в ответ.
– Что это с ней?
– Черт его знает, может, больна?
– Она точно Эван?
–Я же говорю, похожа.
Я почувствовала, как меня берут на руки. Из-под ресниц я увидела лицо того же парня и снова потеряла сознание.
*
Очнулась я на своей кровати. Рядом на столике стоял графин с водой и тарелка с фруктами. Я потянулась к графину и сделала несколько больших глотков прямо из горла. Потом с жадностью взялась за яблоко.
Оно было очень сладким, и его сок приятно капал мне на язык. Казалось, за всю жизнь я не ела ничего вкуснее. Быстро доев, я огляделась и, к своему ужасу, заметила, что дверь в мою комнату была открыта настежь. Я вскочила и заперла ее, а потом подошла к окну.
Он был там. Высокий, в длинном черном плаще, он стоял в саду и о чем-то тихо переговаривался с отцом. Как будто почувствовав мой взгляд, он посмотрел на мое окно и улыбнулся.
– А, проснулась? – сказал он. – Тебе лучше?
Я вздрогнула и, чувствуя как краснею, слабо кивнула. Отец тоже посмотрел на меня, и его взгляд был таким ядовитым, что я сразу отошла от окна.
– А мне это зачем? – услышала я голос отца.
– Разве вы не хотите богатства и уважения? Мы уже истребили почти всех хранителей. Помогите нам добить последних, и вам гарантируется место в Совете. От такого предложения не отказываются.
– Это я сам буду решать.
– Как знаете. Имейте в виду, противостоять Совету не в ваших интересах. Если там узнают о вашей незаконной охоте на элатр…
Отец громко рассмеялся.
– Не Совет ли первым назначил таксу за их шерсть?
– Это было до того, как для этих животных нашлось более полезное применение. Они нужны для передвижения, и пока их количество не возрастет, охота на них запрещена, – парень сделал небольшую паузу, а потом едко добавил, – и карается большими штрафами. У вас красивый дом, господин Эван, вы же не хотите его потерять?
Последовало долгое молчание.
– У меня не больше десяти человек. Зачем Совету мои люди? Разве у вас не хватает солдат? – спросил отец.
