– Вы слишком много думаете. Любой на вашем месте был бы рад оказанной чести.
Отец вздохнул.
– Когда?
– Я сообщу.
Разговор прекратился, и отец вернулся в дом. Тогда я ничего не понимала. Если бы я только знала, чем обернется мой побег в лес, мое знакомство с этим человеком, клянусь, я бы лучше умерла, чем допустила то, что потом случилось. Но мне было шестнадцать, я чувствовала себя одинокой и затравленной, а у него был ласковый взгляд и красивые, благородные черты.
Вульфус. Вульфус Авис.
*
Он ужинал с нами каждый день. Со стороны мы, наверное, выглядели, как чинная семья, засевшая за молчаливую трапезу, во время которой только изредка зарождались разговоры – да и те обычно не длились дольше нескольких фраз, сказанных отцом или Вульфусом. Иногда Вульфус обращался ко мне, но у меня все никак не получалось выдавить из себя внятной речи. В такие моменты я краснела и растерянно улыбалась, так отчетливо слыша недовольное хмыканье отца, что казалось, он нависал в опасной близости надо мной, и я невольно сжималась, будто в ожидании внезапного удара.
Кларк редко появлялся за столом. Вульфус часто подтрунивал над ним из-за его шрамов и неуклюжей походки. Я смеялась. Я считала эти шутки безобидными – так мне хотелось верить. Вульфус был для меня чем-то вроде божества, и все, что он говорил или делал, было для меня безоговорочно идеальным. Я смеялась над собственным братом, стараясь не видеть, как менялся при этом его взгляд: сначала боль и обида, потом злость и горящая ненависть. Предательство – вот что это было. Если бы я могла вернуться в прошлое, я бы дала себе хорошенькую оплеуху за тот жестокий предательский смех.
В этих ужинах было мало приятного. Если бы не желание побыть немного рядом с Вульфусом, я бы и не подумала о том, чтобы выйти из комнаты. Каждый раз Вульфус улыбался, видя меня в столовой, и я сразу понимала, что ради этого готова провести вечер под острым, презрительным взглядом отца. Я чувствовала этот взгляд, ощущала его на коже. Мне было неуютно. Я почти не шевелилась за едой и съедала так мало, что ночью долго не могла уснуть от голода, прислушиваясь к звукам, доносившимся из гостиной, пытаясь понять, спит ли отец и можно ли спуститься на кухню. Отец был явно недоволен частыми посещениями Вульфуса и тем, что я не упускаю возможности бросить на него взгляд, но не мог ничего сказать. Я видела, что отец побаивается его, и это поражало меня больше всего. Вульфус же был бесстрашен, мог позволить себе все, что угодно. Наверное именно это восхищало меня в нем. Инстинктивная мысль: «Он сможет меня защитить» заставляла меня тянуться к нему.
Вульфус все чаще смотрел на меня за столом, и постепенно эти взгляды становились дольше, неприкрытее. Я не знала, как вести себя, чувствовала гнев отца, и одновременно злорадствовала его бессилию и боялась последствий. Обычно я убегала в свою комнату сразу после ужина, пока отец перекидывался парой слов с Вульфусом в саду. Я понимала, что в присутствии Вульфуса он ничего не сможет мне сделать, поэтому позволяла себе выходить из комнаты, но без этой защиты мне и подумать было страшно о том, чтобы остаться с отцом наедине.
Однажды, когда Вульфус уже встал из-за стола и отец по обыкновению пошел проводить его до ворот, я уже собиралась умчаться в свою комнату, как вдруг увидела на стуле Вульфуса перчатку. Я взяла ее и поднесла к губам.
Черная, с тонкими длинными пальцами, она была такой красивой и гладкой, мягкой на ощупь. Она пахла кожей и тем неуловимым терпким ароматом, который всегда исходил от Вульфуса. Немного пораздумав, я решила вернуть ее.
Вульфус уже собирался сесть в карету, – я видела его спину сквозь открытый дверной проем и ускорила шаг. Я так хотела отдать ему перчатку, что не заметила, как столкнулась с отцом на выходе в сад. Он крепко схватил меня за локоть и посмотрел на меня так… Что-то похожее было во взгляде Кларка, когда я вместе с Вульфусом смеялась над его шрамами.
На мгновение я оцепенела и начала задыхаться, как в тот раз, когда смотрела на мертвую Элию. Отец держал меня не дольше нескольких секунд, но мне казалось, что прикосновение его пальцев так глубоко въелось в мою кожу, что я никогда не смогу их смыть. Так же резко, как они сомкнулись на моем локте, они вдруг отцепились, и я от неожиданности чуть пошатнулась. Сглотнув, я не оглядываясь, побежала к Вульфусу.
– Вот, – сказала я и протянула перчатку.
Вульфус вскинул бровь, и я вдруг поняла, что это первое слово, которое я сказала ему с тех пор, как мы встретились. Первое слово, которое я сказала с тех пор, как отец убил Элию. За спиной у Вульфуса была карета, заправленная четырьма элатрами. Смотреть на них было странно, как будто какое-то щемящее чувство сдавливало меня изнутри. Я отвернулась.
– У тебя красивый голос, – сказал Вульфус и подмигнул. – Ты же не откажешь мне в удовольствии слышать его?
Я кивнула, чувствуя как снова краснею. Вульфус потянулся к перчатке в моей руке, но не стал забирать ее сразу. Наши пальцы соприкоснулись, и я вся задрожала, молясь, чтобы он никогда не убирал руку, но в то же время мысленно крича ему тут же прекратить, потому что мне хотелось провалиться под землю от стыда и счастья и от того, что я совершенно не представляла, что делать.
– Увидимся завтра, Кларкия, – сказал Вульфус, еще немного подержав мои пальцы в своей руке перед тем, как отпустить их.
Он уже садился в карету, когда у меня неожиданно вырвалось:
– Я буду ждать.
Поняв, что сказала ужасную глупость, я еле подавила желание побежать и запереться в своей комнате. Вульфус молча посмотрел на меня и кивнул. Когда он отворачивался, я могла поклясться, что видела, как уголки его губ приподнялись в улыбке.
Элатры разогнались и взмыли в воздух, поднимая карету. Он был уже далеко в небе, а я все стояла у ворот и смотрела ему вслед. Когда я, наконец, опомнилась и решила поспешить в комнату, то поняла, что отец все это время оставался на пороге и не сводил с меня взгляд.
– Дура, – процедил он и плюнул на землю.
Я сжалась и попыталась проскочить мимо него к лестнице, но он снова взял меня за локоть. Повернув меня к себе, отец крепко ударил меня по лицу.
– Ты никогда не уйдешь из этого дома! – закричал он.
Левая щека горела от удара, но я почти не чувствовала боли. Я чувствовала обиду и ярость. Я бросилась на отца, но он снова ударил меня, и я упала.
– Забудь об этом прохвосте. Я не позволю!
Голова кружилась. Сквозь слезы я увидела лестницу и начала по ней подниматься.
– Никогда! – ревел отец. – Слышишь? Чертова дура!
Ноги подкашивались, и приходилось держаться за перила. Еще несколько ступенек – и можно будет спрятаться под кроватью. Еще немного…
– Порхаешь перед ним, как бабочка. Да он проглотит тебя и не заметит! Чем думаешь, он занимается в этом проклятом Совете?
Я открыла дверь и влетела в комнату, падая на пол, царапая ноги.
