– Здравствуй, – сказала она, наклонившись ко мне. Она улыбалась красиво, искренне. – Остальные девочки уже расселились, ты последняя. Давай я провожу тебя до комнаты и все здесь покажу?
– Не стоит утруждаться, – холодно сказал Вульфус. Казалось, он не ожидал увидеть ее. – Тебе лучше отдохнуть.
Лицо его жены помрачнело, улыбка исчезла. Даже глаза вдруг стали какими-то отчужденными.
– Я только и делаю, что отдыхаю.
– Отдыха много не бывает, – тон Вульфуса не терпел возражений. – Я разберусь с учениками. Ты сама дойдешь до комнаты или тебя проводить?
– Сама дойду.
Его жена еще какое-то время смотрела на нас, потом отвернулась и мелкими шагами пошла в сторону голубоватого трехэтажного здания.
– Там спальни учителей и работников академии, – пояснил Вульфус, – общежитие для учеников с другой стороны.
Он предложил мне свой локоть, и я робко взяла его. За нами, отставая на несколько шагов, словно приведение, следовал Кларк.
Вульфус нес мой чемодан до комнаты. Она была довольно просторной, с большим квадратным окном, выходившим во двор, и двумя кроватями, поставленными у стен.
– Твоя соседка сейчас на занятиях, – сказал Вульфус.
Он поставил мой чемодан у одной из кроватей.
– Мне нужно идти. Могут пойти пересуды, если я слишком долго буду находиться в женском общежитии.
Я кивнула, глядя в пол.
– Если тебе что-нибудь понадобится, что угодно, сразу скажи об этом работникам.
Я снова кивнула.
– Кларкия…
Я подняла глаза. Вульфус слегка сжал мою руку.
– Приходи ко мне сегодня. За главным корпусом в пяти минутах ходьбы есть небольшой склад. Давай встретимся там после ужина.
Он притянул меня к себе, но сразу замер – в коридоре послышались голоса.
– Увидимся после ужина, – сказала я.
Вульфус кивнул, прильнул губами к моим волосам и обнял меня. Постояв так немного, он поцеловал меня в висок и быстро вышел из комнаты.
Закрыв за ним дверь, я прислонилась к ней, чувствуя легкое головокружение. Я еще не совсем осознала все произошеднее. Немного придя в себя, я принялась оглядывать комнату. Обе кровати были аккуратно застелены одинаковыми коричневыми покрывалами, у каждой стояли одинаковые тумбочки с выгравированной эмблемой Совета – тринадцатиконечной звездой. Я открыла свою и нашла несколько чистых тетрадей. На кровати лежало расписание занятий и записка.
«Кларкия Эван, добро пожаловать в Академию Совета. Если вам что-нибудь понадобится, обратитесь к смотрителю общежития (первый этаж первый кабинет слева) или к секретарю по учебной части (главный корпус, первый этаж). Удачного обучения!»
Я убрала записку в тумбочку и подошла ко второй кровати. Как-то не верилось, что она принадлежала другому человеку, живому человеку – моей ровеснице. Я не помнила, когда в последний раз видела новых людей.
Я открыла ее тумбочку – как и в моей там были тетради, но уже истрепанные и исписанные, с погнутыми страницами. Кроме них там была всего одна вещь – небольшой бархатный мешочек, на котором золотистыми нитками была вышита буква «Л». Я схватила его и спрятала у себя под подушкой.
*
Я думала, что она сразу обнаружит пропажу, догадается, что, кроме меня, сделать это было некому и тогда… Я не знаю, чего именно ждала, зачем делала то, что делала. Нечто внутри меня приказывало, а я подчинялась.
Девочку, у которой я украла мешочек, звали Лия. Иногда, когда мы обе были в комнате, и она, сидя на своей кровати, читала учебник или, задумавшись, смотрела в окно, я всматривалась в ее лицо – самое спокойное и доброе лицо, которое я когда-либо видела, с глубоким, чуть печальным взглядом и нежной тихой улыбкой, никогда не сходившей с ее губ. Я пыталась понять, винит ли она меня, знает ли, что ее вещь, – а это была важная вещь, я не сомневалась, – лежала у меня под подушкой, и что, каждый раз, оставаясь в комнате одна, я доставала ее, проводила пальцем по выпуклой золотой вышивке, собиралась потянуть за веревочку и посмотреть, наконец, что же там внутри, но каждый раз не решалась, пока не становилось слишком поздно, и за дверью не слышались ее легкие шаги.
Она знала. Я видела это в ее мимолетных взглядах, слышала в ее голосе, когда она здоровалась со мной каждое утро, называя по имени, – как давно никто не говорил мне: «Доброе утро, Кларкия!» – никто не говорил, а она говорила, и каждую ночь, когда я уже лежала в кровати, отвернувшись к стенке, рассматривая микротрещины в штукатурке, она выключала свет, и я слышала, как тихонько поскрипывала ее кровать, когда она на нее садилась, забиралась с ногами и куталась в одеяло, непременно говоря: «Спокойной ночи, Кларкия».
Она сидела со мной на занятиях. В первый день я села в самом далеком углу, и, хотя я не поднимала взгляда от своих рук, лежавших на новенькой деревянной парте, я чувствовала, как на меня то и дело поглядывают другие студенты. Я специально выбрала самое изолированное место – на последней парте у дальнего окна, где никого больше не было ни спереди, ни сбоку. Я пришла на занятия последняя. Лия уже сидела в центре аудитории и разговаривала с двумя мальчишками. Заметив меня, она улыбнулась, собрала свои вещи и пересела ко мне. Два ее друга – вернее, как я узнала позже, один из них был ее братом – последовали за ней и сели прямо перед нами. С тех пор мы так и сидели.
Саликс, ее брат, был высоким и во всем походил на свою сестру – от ярко-синих глаз до манеры все вокруг оглядывать каким-то странным, словно влюбленным, взглядом. Его друг, Эрик, был чуть ниже, но очень сильным и подвижным. Он так заливисто смеялся, что слыша его смех, невозможно было сдержать улыбку.
На занятиях я никогда не слушала преподавателя. Несколько раз меня ругали, спрашивали домашнее задание, задавали какие-то вопросы, – наверное, очень легкие, потому что все остальные громко смеялись каждый раз, когда я не знала, что ответить. Мне было все равно. Я постоянно забывала тетради и учебники, иногда вообще не приходила на занятия – вместо этого я оставалась в постели и теребила в руках украденный мешочек. На меня жаловались. Вульфус несколько раз просил меня быть чуть прилежнее, но вскоре он сдался, а за ним и все учителя. Меня оставили в покое, не замечали ни учителя, ни ученики. Я стала приведением, но Лия и ее друзья все так же садились рядом.
Место Саликса было прямо передо мной. Когда я пытаюсь вспомнить, чему нас учили на уроках, я вспоминаю его затылок с мягкими отросшими волосами, – не такими длинными, как у Кларка в детстве, но такими же красивыми. Иногда он оглядывался и, подхватив мой взгляд, улыбался. Эта была такая чистая, искренняя улыбка, что я невольно сжималась. Если бы он знал, какой я плохой человек, он бы мне так не улыбался.
Кларк почти не приходил на занятия. Несколько раз я видела его в окрестностях академии, – он всегда был в грязной одежде, растрепанный, часто в синяках. Иногда, когда Вульфус силой приводил его в аудиторию, Кларк угрюмо садился за первую парту – она была ближе всего к двери. В него швыряли бумажками и огрызками от яблок, а однажды кто-то отрезал ему все волосы на затылке, из-за чего его начали дразнить еще больше.
