Мама элатра во всем знает толк.
Помочь им может лишь чудо-цветок.
Один лепесточек – и все дальше земля,
По синему небу летит вся семья».
В то утро, когда я, устав от долгой прогулки, легла на скамейку в саду, когда задремала, положив голову на мягкие мамины колени, я видела ее сжатые до белизны губы и мне хотелось к ним прикоснуться, хотелось, чтобы она поцеловала мою ладонь и улыбнулась. Но рука все не поднималась, а веки сонно опускались, и очень близко, над самым ухом, я услышала ее тяжелый вздох.
Больше я не видела ни тот дом, ни сад, ни скамейку.
Мое тело затекло. Хотелось пить. Какое-то время я ничего не понимала: голова гудела, как будто где-то рядом прошел строй барабанщиков. Я хотела встать, но резкая боль в бедре вернула меня в реальность, и я, тяжело дыша, вновь прислонилась к стене.
– Лия.
Я смотрела перед собой, ничего не видя и не понимая, пока, наконец, не смогла сфокусировать взгляд на женской фигуре, сидящей на моей кровати.
– Мама? Когда ты пришла?
Вместо ответа она лишь покачала головой и косо посмотрела на мои босые, покрытые засохшей землей, ноги.
Я снова попыталась встать, но, охнув, села на место.
– Сиди, тебе нельзя двигаться, – сказала мама.
Она подошла, подложила подушку мне под спину и помогла сесть удобнее. Она вздохнула и, несмотря на мой запоздалый протест, приподняла мое платье, открыв огромный лиловый синяк, начинавшийся чуть ниже талии и заканчивавшийся на середине бедра. Мама охнула и принялась тонким слоем наносить какую-ту мазь. Наверное, я просидела так всю ночь – в комнате царил предрассветный полумрак.
– Мама, – позвала я, но она не ответила. Кажется, она сердилась. – Мам… А чай…
Мама прикрыла мое больное бедро платьем и вопросительно взглянула на меня. Не прошло и секунды, как в ее глазах мелькнула догадка.
– Пить? – сказала она. – Сейчас.
Поднос стоял на тумбочке возле кровати. Она подхватила его и положила на пол. Огонек свечки, подогревавший стеклянный чайник, чуть дрогнул, уменьшился, но не погас, а с новой силой осветил заварившийся до красноты чай.
Мама наполнила чашку и хотела сама меня напоить, но я не дала.
– Руки-то у меня целы.
Я попыталась улыбнуться, но именно в этот момент боль в бедре снова дала о себе знать и вызвала на моем лице гримасу. Мамины брови дрогнули, а между ними появилась небольшая морщинка – знак того, что шутить не стоило. Я быстро глотнула чай. Черный, с еле уловимым пряным вкусом гвоздики. Мой любимый.
Вечернее чаепитие стало нашей традицией с тех пор, как мы переехали в этот дом. Мама старалась проводить как можно больше времени в моей комнате, правда, из-за Вульфуса это у нее получалось редко. Даже в самые сумасшедшие дни, когда дом полнился гостями из Совета, мама все равно находила минутку, чтобы принести мне чай и что-нибудь вкусненькое. Наверное, она не хотела, чтобы я чувствовала себя одинокой, и на эти недолгие минуты ей это удавалось. Но стоило ей выйти, и я снова оставалась одна в невесомости, будто падая в бесконечную пропасть.
Раньше, когда мне позволяли хоть ненадолго выходить из комнаты и общаться с Рэем, все было не так плохо. Вульфусу это никогда не нравилось: он хотел бы отправить меня куда-нибудь далеко и больше не видеть. Я не знала, за что он ненавидел меня, но чувствовала эту ненависть так отчетливо, что в его присутствии боялась произнести и слово. Когда он смотрел на меня, я без малейших сомнений понимала – он мог бы меня убить. Убил бы, если бы не мама.
Мама просила за меня. «Она всего лишь ребенок. Пускай хоть иногда выходит погулять. Что может случиться?» Вульфус вздыхал и нехотя давал добро. Эти годы я жила почти нормальной жизнью. Мне не нужно было ломать ноги, прыгая из окна, чтобы просто погулять в саду. У меня был друг. Лучший друг. Лучший человек. Часто приходилось прятаться от гостей, от любого чужака, который мог бы меня увидеть, но у меня была какая-то свобода, был Рэй.
Я лишилась всего в одно мгновение и стала бесправной узницей. Мне запретили выходить из комнаты. Совсем. Даже мама оказалась бессильна. Она старалась как могла, чтобы мне было не так плохо. Начала экспериментировать с чаем. Каждый раз приносила разный: из лепестков жасмина или розы, из колючих семян розмарина, из цветков ромашки (который очень полюбился ей, но совсем не понравился мне) или чуть горьковатый черный чай; начала добавлять в него гвоздику – пара-тройка стебельков сушеной приправы придавали чаю особый пряный вкус. С тех пор мы пили только его. А однажды она, как обычно, принесла поднос с чайником и двумя чашками, но теперь чайник стоял на небольшой подставке, а снизу его подогревала маленькая свечка. В те дни, когда она могла оставаться со мной подольше, мы много говорили, совсем забывая о чае, а когда вспоминали – он был еще горячим; а в те дни, когда она уходила, едва навестив меня, маленький огненный шарик не давал мне провалиться в бездну.
Синее перышко пламени, обрамленное золотом, подрагивало под стеклянным чайником. Я чуть ли не залпом выпила чай, обжигающе горячий.
– Не торопись, – сказала мама и налила мне еще.
Пока я пила вторую чашку, она прошла в ванную. Я услышала шум воды и шуршание бумажных пакетов. Мама вернулась, осторожно ступая и неся огромный медный тазик. Поставив его на пол, она опустила в него мои ноги. Горячая вода чуть покалывала кожу, но вскоре я привыкла. Мама высыпала в тазик морскую соль и поставила рядом несколько приятно пахнущих баночек.
– Как хорошо, – простонала я.
Мама усмехнулась и покачала головой.
– Это не шутки. Тебе повезло, что никто…
В дверь настойчиво постучали. Три громких резких стука.
– Я скоро буду, – закричала мама и начала быстро смывать грязь с моих ступней. Убедившись, что следов земли не осталось, она осторожно вынула мои ноги и укутала полотенцем. Затем она отнесла тазик обратно в ванную и слила воду.
– Мне нужно идти, – сказала она, вернувшись. Она чуть опустила взгляд и глядела мне в живот. – Если бедро будет болеть, нанеси одну из мазей, хорошо? Я попрошу Присциллу принести тебе завтрак – что-нибудь, что ты любишь. Поешь обязательно.
Я кивнула. Она уже стояла в дверях.
– Сегодня собрание Совета? В доме как-то шумно, – спросила я.
В доме действительно было шумно. Судя по доносившимся звукам, слуги много готовили и наводили чистоту.
– Нет… Не совсем.
Мама внимательно посмотрела на меня, а потом покачала головой, как будто отмахиваясь от неприятной мысли.
– Постарайся не двигаться. Я приду, как смогу.
Она скрылась в коридоре, тихо закрыв за собой дверь.
Я потянулась и положила ладонь на чайник. От горящего под ним огонька исходило приятное тепло. Он не только грел, но и освещал поднос и немного за его пределами. Это было мне на руку, ведь в комнате все еще было недостаточно светло, а мне хотелось как можно быстрее найти в книге портрет отца.
