Мои люди сразу отправились на место, там провели рекогносцировку, установили наблюдение на всех дорогах, окружили дачу. В шесть часов в машине по радио я услышал о введении чрезвычайного положения в стране и подумал, что это сделано с ведома президента СССР Горбачева.
По радиотелефону я получил приказ арестовать Ельцина и доставить на одну из специально оборудованных точек в Завидово… Я не хотел выполнять этот приказ. Докладывал в центр о подготовке к выполнению задания, жаловался на сложность ситуации, объясняя это тем, что в данном поселке его брать нельзя, могут быть лишние свидетели и невинные жертвы».
Вильнюс и другие спецоперации не прошли бесследно. Даже чекисты, обученные беспрекословно исполнять приказ начальства, не во всем хотели участвовать.
Коллега Иваненко по Инспекторскому управлению генерал Владимир Кулаков начинал в Воронежском обкоме комсомола, после Высших курсов КГБ в Минске успешно продвигался по служебной лестнице:
— Августовский путч профессионалы в КГБ не поддержали. Да, Крючков участвовал. Но даже не все заместители председателя поддержали его, а только самые близкие люди, которых в органы госбезопасности в свое время направила партия. Было очень много руководителей, которые не просто поддержали Бориса Ельцина, а приняли меры к тому, чтобы не допустить кровопролития.
Геннадий Бурбулис:
— У Крючкова была какая-то странная уверенность, что он сможет договориться с Ельциным. Может быть, он исходил из конфликта Ельцина с Горбачевым, как бы преувеличивая значение личного отношения Ельцина к Горбачеву… И у них созрело убеждение, что никто не посмеет особенно возражать: кто-то испугается, а кто-то будет только рад, что, наконец-то, нашлись ответственные люди. И понадобится всего пара дней… Вот такое было убеждение. И «Альфа» не получила долгожданного приказа хотя бы изолировать нас.
Бориса Николаевича недооценили. Заговорщикам и в голову не приходило, что он станет сопротивляться. Онито были уверены, что демократы — трусы, хлюпики и разбегутся, озабоченные только тем, как спасти свою шкуру.
Руководителям ГКЧП не хотелось начинать дело с арестов. Они и в себе не были уверены. Надеялись сохранить хорошие отношения с Западом, показать миру, что все делается по закону. Поэтому и провели знаменитую пресс-конференцию, на которой предстали перед страной и миром в самом дурацком свете. У главного оратора вице-президента Геннадия Ивановича Янаева тряслись руки.
Анатолий Собчак вылетел к себе и сразу направился на Дворцовую площадь в штаб Ленинградского военного округа.
В кабинете командующего генерал-полковника Виктора Николаевича Самсонова заседали члены городского ГКЧП:
«Я напомнил собравшимся конституционные положения о порядке введения чрезвычайного положения… Это означает, что любой, кто выполняет требования незаконно созданного ГКЧП, сам нарушает закон и становится преступником».
Все разошлись, а Собчак остался беседовать с генералом Самсоновым:
«Я поинтересовался, есть ли у него письменный приказ возглавить в Петербурге ГКЧП и ввести чрезвычайное положение в городе. Когда выяснилось, что такого приказа нет, я напомнил ему о событиях 9 апреля 1989 года в Тбилиси (в то время генерал Самсонов служил в Тбилиси начальником штаба Закавказского военного округа), где была аналогичная ситуация с отсутствием письменного приказа. В итоге виновными оказались военные…
Генерал дал слово не вводить войска в город, если не произойдут какие-либо чрезвычайные события. Генерал сдержал слово. Хотя, как он потом мне рассказывал, из Москвы беспрестанно звонили и требовали ввода в город войск. За одну эту ночь генерал Самсонов стал седым, но на сторону путчистов не перешел».
Сергей Степашин:
— В те дни было два ощущения: первое, что могут шлепнуть, а второе, что не может такого быть — мы живем в другой стране. И это ощущали те, кто организовывал ГКЧП, в том числе чекисты.
Иваненко:
— Появляется в Белом доме Борис Николаевич, появляется Бурбулис. Жизнь начинает кипеть. Распределяются поручения. Я доложил те сведения, которые собрал.
Ельцин кивнул:
— Продолжайте собирать информацию.
Белый дом был окружен танками Таманской дивизии и бронемашинами Тульской воздушно-десантной дивизии. Российские депутаты в любую минуту ожидали штурма и ареста. И здание, вероятно, было бы в конце концов захвачено, если бы не действия Ельцина. Неожиданно для путчистов он не только не попытался с ними поладить и договориться на их условиях, а, напротив, пошел на обострение. Он объявил путчистов преступниками и потребовал сдаться.
Написанное на даче в Архангельском обращение Ельцин прочитал прямо с танка, и эти кадры, увиденные страной и всем миром, вошли в историю. Борис Николаевич стал символом законной власти, демократии и мужества. С этой минуты за действиями Ельцина следил весь мир.
Увидев Ельцина на танке, люди поняли, что заговорщикам можно и нужно сопротивляться. Если Ельцин их не боится, почему должны бояться другие? И москвичи двинулись к Белому дому. Они провели здесь три дня и три ночи. Уходили. Возвращались. Встречали здесь знакомых и коллег. Они были готовы защитить собой Ельцина, потому что Ельцин защищал их. И другой защиты и надежды не было.
Геннадий Бурбулис:
— Гекачеписты не расчитывали, что наша позиция будет демонстративно, принципиально конституционно-правовой — в защиту Горбачева. Это первое. Второе — Борис Николаевич на танке. Танк — символ милитаризованной тоталитарной империи. Приехавший изолировать Ельцина, его соратников, демонстративно показать, в чьих руках власть, сила. И вдруг, стоя на танке, Ельцин зачитывает это воззвание. Журналисты это засняли, и все разнеслось по миру. В течении дня транслировалось почти непрерывно. Я был против того, чтобы Ельцин шел к танкистам и так рисковал неоправданно… Но это был гениальный поступок. Гениальное видение исторического, политического театра, где риск неизбежен, где чрезмерные раздумья и осторожность неуместны. А побеждает тот, кто чувствует лучше эту историческую мизансцену.
Под руководством российского депутата генерал-полковника Константина Ивановича Кобеца, который возглавил Государственный комитет по оборонным вопросам, начали строить баррикады. К Белому дому стягивали бульдозеры, троллейбусы и автобусы, чтобы блокировать подходы. Готовили бутылки с зажигательной смесью.
Генералу Кобецу позвонил маршал Язов и приказал оставить пост и покинуть Белый дом. Кобец отказался. Министр обороны пригрозил, что в таком случае дает разрешение военной прокуратуре возбудить уголовное дело:
— Вас ждет трибунал, а семью интернирование.
А Ельцин продолжал смело атаковать ГКЧП, в руках которого были армия, МВД и спецслужбы… Он подписывал один указ за другим, которые мгновенно распространялись по стране.
Ельцин объявил членов ГКЧП уголовными преступниками и объяснил, что исполнение их приказов равносильно соучастию в преступлениях. Твердость и откровенность президента России создавали новую реальность. Местные руководители, как минимум, сохраняли нейтралитет и не спешили исполнять указания путчистов. А Ельцин прямо требовал задержать руководителей переворота.
