— Ну, кто бы то ни был, зашел он очень тихо, иначе Хедли услышал бы и спустился вниз.
— Может быть, он и собирался спуститься. Услышал шум, когда переодевался, накинул халат, чтобы выйти посмотреть, кто это пожаловал, но его опередили. Это объясняет, почему он был не в пижаме.
Барнаби медленно вышел на лестничную площадку, потом заглянул во вторую спальню. Она была еще меньше первой и использовалась как кладовка: банки с краской, валики, приставная лестница. Пылесос привалился к гладильной доске. Два обшарпанных чемодана из коричневой кожи. Один чуть побольше портфеля, другой — средних размеров. Барнаби мысленно сделал себе заметку: выяснить у миссис Банди, был ли третий.
Он отодвинул бежевую бархатную штору и выглянул на Зеленый луг. Привезли передвижной опорный пункт полиции и начали устанавливать у пруда с утками. Это была длинная, бесцветная, собранная из готовых блоков конструкция, буквально выпавшая (не без помощи гидравлики) из кузова грузовика.
Зеваки уже расходились. Барнаби крикнул сержанту: «Спускаемся!» — и пошел вниз.
Трой, который примерял «ролекс», вертя рукой перед зеркалом то так, то этак, быстро снял часы, в спешке испачкав хрусткую от крахмала манжету серым дактилоскопическим порошком. Он мысленно выругался, зная, что это будет раздражать его целый день. Не подвернуть ли ее, спрятав под рукавом куртки? Разумеется, с другой манжетой придется проделать то же самое. Раздраженно фыркнув, он поплелся за шефом.
Дом все еще был полон людей. В кухне работали, и вторая дверь, ведущая к гаражу, стояла нараспашку. Барнаби заметил плоскую, как у рептилии, голову инспектора Мередита, его bête noire
[16]. Тот копался в деревянном ящичке для столовых приборов. В саду работали криминалисты. У соседней рощицы собралась кучка зевак. У одного мужчины на плечах сидел маленький мальчик и на что-то показывал отцу.
Барнаби вошел в большую комнату справа от входа. Он предположил, что именно здесь и собирался писательский кружок. Как и спальня, эта комната оказалась до странности обезличенной. Тут стоял длинный диван, еще один, гораздо меньших размеров, и три просторных кресла. На всей мебели были чехлы из ситца, размыто пастельные или в безвкусный цветочек. Бархатные бежевые шторы в пол, тоскливые светлые обои. Еще более скучные картины, на этот раз в довольно вычурных рамах: пирамиды фруктов на оловянных блюдах, горы битой дичи, сцены охоты. Собор в Солсбери — гравюра. Было в этой комнате что-то сонное, вялое. Что-то от клуба джентльменов или приемной пожилого адвоката.
Старший инспектор вспомнил, что хозяин, если верить миссис Банди, никогда не рассказывал о себе. Эта комната, безусловно, подтверждала ее слова. Но мог ли он — да не только он, кто угодно — быть настолько пресным и предсказуемым, насколько следует из всей этой обстановки и одежды наверху? Напрашивался ответ «да», но Барнаби не оставлял надежды, что тщательное расследование даст противоположный результат.
В дальнем углу комнаты стояло бюро светлого дуба с откидной доской, его внимательно изучал сержант Йен Карпентер. Увидев Барнаби, он поднял голову:
— Доброе утро, сэр.
— Нашли что-нибудь интересное?
— Не то чтобы. Страховка на машину и дом, выписки из банковских счетов. Обычные квитанции — за воду, телефон, электричество. Все оплачены.
— Писем нет?
— Вообще ничего личного. Кроме вот этого. — Он вынул фотографию в рамке, которая лежала лицом вниз в ящике бюро, и протянул ее Барнаби. Тот отошел со снимком к окну.
Счастливая юная чета стояла в дверях очень старой церкви. На девушке было кремовое платье и маленькая шляпка-таблетка, расшитая золотом и крошечными жемчужинками. К шляпке крепилась фата до плеч, невеста отстраняла ее от лица рукой в перчатке, в которой сжимала также букетик из гвоздик и резеды.
Джеральд Хедли, в темном костюме, с чайной розой в петлице, крепко сжимал вторую ее руку в своей. Невеста была настолько ниже его, что ей пришлось закинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза. Она радостно улыбалась, но у жениха лицо выражало скорее серьезную решимость, и упрямая складка рта заставляла предположить, что драгоценность, которую он держал так крепко, досталась ему нелегко.
Барнаби пожалел, что Хедли не смотрит в объектив. Взглянуть бы ему в глаза, попытаться отгадать его мысли, представить себе его чувства. Хедли был, безусловно, привлекателен. Насколько позволял судить профиль, сплющенная теперь голова когда-то была крупной и красивой по форме, нос — прямым, подбородок — мощным. Внушительная наружность военного. Или путешественника. Или деятельного служителя церкви.
Но почему, хотелось бы знать, фотография не стоит на своем обычном месте, рядом с букетом душистой калины, а спрятана в ящик бюро? Вот что самое интересное. Барнаби не терпелось докопаться до причины. Ему вообще, сказать по правде, не терпелось раскрыть это дело.
Что-то в случившемся сразу его взволновало, в самом начале, когда на руках у него еще не было никаких улик, предоставленных врачом и судебными экспертами. Затерянный среди безбрежной неизвестности, бог знает откуда и куда простирающейся, без надежды на помощь со стороны, Барнаби хранил невозмутимое спокойствие.
Подобное умение далось ему не вдруг, поэтому он хорошо понимал нетерпение своего сержанта и сочувствовал ему. Трой очень страдал от того, что Барнаби для себя называл «синдромом топтания на месте».
Сержант впадал в панику, когда не мог проникнуть в глубины чьего-то характера. Заранее страшился, что тайна, если ее не раскрыть поскорее, останется таковой навсегда. Трой жаждал хоть за что-то зацепиться, и поскорее. Пусть это будет любой факт или предмет, листок бумаги, сумка, зажигалка, бумажник. Что угодно, лишь бы это можно было потрогать и увидеть. Вот и сейчас, найдя окурок сигары, он внимательно его обнюхивал.
Но Барнаби слишком часто наблюдал, как такие вот соблазняющие в своей определенности, такие утешительные в своей реальности улики влекут к ложным выводам.
— Вот, — сказал Трой, катая между пальцами элегантный, тонкий, с золотистой полоской на конце цилиндр, — что я называю «дешевенькая сигара». Красота!
— Наверно, курил кто-то из гостей, — предположил Барнаби, переходя в нишу, заполненную книгами. — Сам-то он был некурящий. Это всегда чувствуется по запаху в доме.
Старший инспектор наклонял голову то вправо, то влево, чтобы прочитать заголовки. Сплошной нон-фикшн. Архитектура, путешествия, еда, вина. Несколько книг о писательском мастерстве.
И до чего аккуратно все расставлено! Не то что у него в доме, где все как перепуталось в незапамятные времена, так и стояло. По меньшей мере одна стопка всегда громоздилась на полу, несколько книжек в бумажных обложках залеживались около кресла Джойс, еще парочка — на ее прикроватной тумбочке. Здесь книги были выстроены, как танцовщицы в кордебалете — высокие по краям, а маленькие в середине.
