— Не могли бы вы для начала рассказать нам, кто присутствовал на вашем собрании вчера вечером и дать их адреса? — Трой приготовился записывать. — Как часто вы собираетесь?
— Раз в месяц.
— И вчерашняя встреча проходила в обычные сроки?
— Нет. У нас был гость. — Она уже проявляла нетерпение. — Какое, собственно, отношение имеет наше собрание к тому, что кто-то ворвался в дом к Джеральду и напал на него?
— Никто не врывался, мисс Лиддиард. — Барнаби понимал, что скрывать это невозможно, принимая во внимание форму опроса, которую ему придется применить.
— Вы хотите сказать, — Эми смотрела на него с недоверием, — что Джеральд сам открыл дверь и впустил убийцу?
— Открыть дверь, — Гонория произносила слова четко и раздельно и говорила громко, как будто невестка была не только умственно отсталой, но и глухой, — совсем не то же самое, что впустить кого-то. В дверь то и дело стучат, — тут она снова повернулась к Барнаби, — приносят газеты, в которых печатают всякую ерунду, собирают на благотворительность, просят еды…
— Ночью? В такой час? — Трой нарочито преувеличил свой гнусавый беркширский выговор, подвывал на гласных и глотал согласные, тем самым подчеркивая, что он не ровня Гонории.
Мог бы не трудиться. Она даже головы не повернула в его сторону — надменно смотрела прямо перед собой, и выражение лица у нее было такое, будто она только что обнаружила свежую собачью какашку посередине бесценного обюссонского ковра.
— Итак, у вас был гость, — напомнил Барнаби.
— Сплошное разочарование. Макс Дженнингс. Романист. Вроде как…
Имя показалось Барнаби смутно знакомым, только откуда — этого старший инспектор вспомнить не мог. Явно не из личного опыта, потому что Том никогда не читал беллетристики. По правде говоря, он вообще почти не читал, предпочитая в свободное время рисовать, готовить или возиться в саду.
— Итак, — заключила Гонория, — мы разошлись позже обычного. Около половины одиннадцатого.
— И вы все ушли?
— Все, кроме Рекса Сент-Джона. И Дженнингса.
— Вы сразу вернулись домой?
— Разумеется! — выпалила Гонория и тут же добавила, причем без всякой иронии: — Вечер был темный, ненастный.
— И больше не выходили?
Она воззрилась на старшего инспектора так, будто он повредился головой.
— И не возвращались в «Приют ржанки» по какой-нибудь причине?
«При-и-ют ржанки», — с удовольствием мысленно поправил Трой, хотя обычно говорил «приют».
— Разумеется, нет.
— А вы тоже… — Барнаби обратился к второй женщине, — простите, не знаю вашего…
— Миссис Лиддиард. Эми. Нет. Я тоже не выходила.
— Вы сразу пошли к себе? — спросил Барнаби.
— Да, — признала Гонория, — у меня разболелась голова. Гостю разрешили курить. Отвратительная привычка. Здесь ему бы этого никто не позволил.
— А вы, миссис Лиддиард? — Барнаби снова обратился к Эми.
— Не то чтобы сразу. Сначала я приготовила нам какао…
— Им вовсе не нужно знать все подробности нашей жизни.
— Прости, Гонория.
— Почему бы тебе не рассказать им еще, сколько сахара ты положила в какао? Опиши также чашки и блюдца.
Пухлая нижняя губа Эми задрожала, и Барнаби сдался. Было бесполезно настаивать, тем более что Гонория, по сути дела, заткнула невестке рот. Им предстояло еще побеседовать с множеством других свидетелей, и по теории вероятности среди них непременно должны были отыскаться общительные и готовые помочь люди. А с миссис Лиддиард можно потом потолковать еще раз, и лучше всего — с глазу на глаз.
Старший инспектор решил не дразнить гусей, но тут, как назло, вмешался Трой. Нарочно поправив галстук, чтобы привлечь внимание к прокуренным пальцам, он спросил:
— Каким человеком был мистер Хедли?
— Он был джентльмен.
И всё. Конец разговора, больше никаких вопросов и никаких ответов.
Барнаби объяснил, что понадобятся отпечатки их пальцев. Гонория отказалась категорически: об этой унизительной процедуре не может быть и речи! Когда Эми провожала их, они услышали пущенное вдогонку, нарочито громкое «наглые клоуны».
Он был джентльмен! По дороге к ржавым воротам Трой яростно пнул гравий. Разумеется, мы все понимаем, о чем речь. Сливки на торте мироздания. Сержант закурил. Член закрытого клуба. Правильный галстук закрытой школы. Правильный выговор. Правильная осанка. Правильные деньги. Правые убеждения. (Трой и сам был правых убеждений, но исходил из другой отправной точки и руководствовался иными резонами.) Ну и, конечно, триппер.
— Нельзя верить таким людям. — Трой открыл калитку и посторонился, пропуская Барнаби. — Ни одному их слову. Держу пари, она и дня в жизни не работала. Паразитка проклятая.
— Послушайте, сержант! — резко и раздраженно одернул его Барнаби. Спина у него болела от долгого стояния, и высокомерное обращение нравилось ему не больше, чем Трою. — Ваши предубеждения — это ваше личное дело, Гевин, если только они не мешают работе, а если мешают, то становятся и моим делом. Наша работа состоит в том, чтобы извлечь информацию, убедить человека раскрыться. Все, что мешает этому процессу, — пустая трата времени и чушь собачья. Они пусть ведут себя как хотят, но я не желаю, чтобы и мы поступали как заблагорассудится.
— Сэр!
— Вы меня поняли?
— Да понял я, понял… — Сержант с остервенением жевал свою крепкую сигарету. — Просто они так меня достали!
— Никто не просит вас делать вид, будто вы их любите или уважаете. Потому что в этом случае отношения сложатся столь же недопустимые, как и те, в которых вы увязли сейчас. Ваши чувства несущественны. По крайней мере, должны быть несущественны. Самокопание губительно для людей нашей профессии. Мы должны смотреть в оба, причем наружу, а не внутрь себя.
— Да, — повторил Трой. — Извините, шеф.
Беда в том, знал Трой, что Барнаби прав. И обычно сержант смотрел в оба, потому что любил свою работу и хотел делать ее хорошо. Трой очень гордился даже самыми скромными своими достижениями, которых, надо отметить, было немало. И он решил сделать над собой усилие. Итак, да здравствует вежливость в общении с невежами! В конце концов, она же ничего не стоит. Но пятки лизать он им тоже не будет. Нет уж, извините!
К тому времени они прошли половину Зеленого луга. Навстречу им выбежала темноволосая, хорошенькая Китти Фосс, репортер «Эха Каустона».
— Здрасьте, старший инспектор! И что у нас?
— Привет, Китти, — бросил Барнаби и пошел дальше.
Девушка-репортер, стараясь не отстать, запнулась о кочку, и Трой бросился поддержать ее.
— Народ говорит, что тело уже вынесли, — продолжала она, пытаясь вырвать руку у Троя.
