— Думаю, вам лучше войти.
Барнаби вошел первым и осмотрелся. Дом был изысканный, как шкатулка с драгоценностями. Двери, плинтусы, перила лестницы — все поблескивало толстым слоем белой краски. На полу и ступенях лестницы — пушистые ковры.
Лора провела их с Троем в крошечную гостиную, чьи стены обтягивал роскошный желтый шелк, и зажгла лампу в виде бронзового китайского дракона, из пасти которого свисала цепочка с коническим, а-ля шляпа кули абажуром.
Она пригласила их сесть, и Барнаби с великой осторожностью опустился на плетеный диванчик эпохи Регентства. Рядом, на ломберном столике из папье-маше, инкрустированном перламутром, лежала под стеклянным куполом безрукавка, подбитая лебяжьим пухом, и стояли шахматы из яшмы. Трой примостился на чем-то отдаленно напомнившем ему места для певчих на хорах в церкви, удивляясь, что оттуда вообще что-то видно.
Лора спросила, не хотят ли они чего-нибудь выпить, и, получив отказ, щедро плеснула себе в толстый приземистый стакан виски из георгианского хрустального графина. Теплый, густой запах выдержанного напитка заполнил комнату. Она тут же основательно приложилась к стакану. Глотала, а не пригубливала время от времени. Она и не думала притворяться, будто потягивает виски ради заполнения неловких пауз в светской беседе.
Барнаби вспомнил миссис Дженнингс. Видимо, это теперь модно — глушить тоску чем-нибудь покрепче и подороже в графине резного стекла. Правда, сейчас это было им на руку, потому как ничто не развязывает язык быстрее крепкого алкоголя, а она уже наливала вторую порцию.
— Не представляю себе, чем еще я могу помочь вам, инспектор. — Лора поставила стакан на мраморную каминную полку и взяла в руки эмалевый флакончик с нюхательной солью. Она нервно вертела филигранную вещицу в руках, откручивая и закручивая крышечку, играя тонкой цепочкой. — Вчера я выложила вам все, что знала.
— Возможно, не все.
— Что вы хотите этим сказать?
Ее вопрос прозвучал агрессивно — плохое начало для разговора. Барнаби требовался свободно льющийся поток воспоминаний, а не пьяная агрессия.
— Прошу понять меня правильно, миссис Хаттон. Я вовсе не имел в виду, будто вы скрываете что-то имеющее прямое отношение к убийству. Я хотел бы, если мне будет позволено, спросить о ваших отношениях с Джеральдом Хедли.
— Не было никаких отношений! Я же вам сказала вчера. Мы с ним встречались только на собраниях писательского кружка. Сколько раз повторять! — Она снова схватилась за стакан и плеснула туда золотистой жидкости.
— Может быть, я неточно выразился, — произнес Барнаби извиняющимся голосом, — речь о ваших чувствах к мистеру Хедли.
Пауза. Она смотрела куда угодно, только не на него. Взгляды, быстрые как птицы, порхали по углам комнаты, взлетали к потолку.
— Вас видели, миссис Хаттон, — вставил Трой. — Вы поздно ночью бродили в саду около его дома.
С секундным опозданием Гевин уловил почти незаметное движение старшего инспектора и прикусил язык. Вот всегда он так! И вчера тоже, когда опрашивали домработницу на кухне. Это уже слишком. Шеф считал, что Трой чересчур напорист в разговорах с расстроенными дамами. Трою было очень обидно. Как будто он бесчувственный какой-то. Как будто ему вообще не свойственны чуткость и деликатность. На этот раз, кстати, он попал точно в цель. Вид у дамочки был такой, как будто ее отоварили кирпичом.
— О боже… — Лицо, которое и раньше нельзя было назвать спокойным, стало еще более встревоженным. — Теперь по всей деревне разнесут. Хорошо хоть, что Гонория не сплетница.
— Мисс Лиддиард знает?..
— Она притащилась ко мне в день убийства. Ее аж всю перекорежило, когда застала меня в халате. И это в одиннадцать-то утра! Не говоря уже о том, что я ревела белугой. А кто меня видел?
— Этот человек выгуливал свою собаку. Мы не знаем его имени, — солгал Трой.
— Так вы верите слухам? Очаровательно! — Но враждебность ушла. Лора выглядела утомленной и слегка сбитой с толку, так что ей очень хотелось поскорее опять прибегнуть к своему испытанному лекарству.
— Это было в ночь перед убийством мистера Хедли, миссис Хаттон. Очень поздно.
— Ну да.
Барнаби оглядел свои вытянутые ноги на фоне серо-голубого ковра. Еще пара футов — и его ботинки уперлись бы в стену. Он чувствовал себя как Алиса, которая поела гриба и стала расти.
— Вы знаете, я разведена. — Она, похоже, защищалась, как будто кто-то обвинял ее в озабоченности, свойственной старым девам. — Вышла замуж, была замужней, снова стала незамужней. Неприятно, конечно, но не больше, чем легкая зубная боль. До встречи с Джеральдом я не знала, что такое любовь. Я проклинаю тот день, когда переехала сюда.
На этот раз она плеснула виски поменьше. Барнаби не сводил сочувственного и обеспокоенного взгляда с ее лица. Видно было, что она хочет выговориться, и старший инспектор подозревал, что стоит ей начать, и будет не остановиться, но она еще не определилась, начинать ли. Встретившись с Лорой глазами, он поощрительно улыбнулся, но, казалось, женщина уже не осознавала его присутствия. Что ж, так даже лучше.
— Я влюбилась окончательно и бесповоротно. С первого взгляда, как девчонка. Не могла думать ни о чем другом. Всюду видела его лицо. Лежала в постели и мечтала о нем. Писала длинные безумные письма и сжигала их. Однажды он как-то между прочим обронил, что любит желтый цвет. Я пошла и накупила себе кучу желтой одежды, в которой выгляжу ужасно. Я даже специально обставила в желтых тонах эту комнату на случай, если он когда-нибудь придет ко мне в дом. Когда я узнала, что он вдовец, так радовалась. Я видела, как он сдержан и замкнут, но думала, что смогу это легко преодолеть. Я не привыкла к поражениям в подобных делах.
Барнаби легко в это поверил. Даже сейчас, несчастная и неприбранная, в ореоле растрепанных волос, выглядела она очень привлекательно.
— Я напросилась на обед, à deux
[36]. То есть это я так думала, что нас будет двое. Разоделась в пух и прах. А он пригласил чуть ли не пол-улицы. — Она разразилась сухим, неприятным смехом, как будто что-то с треском порвалось. — И даже после этого я не сдалась. Убедила себя, что для первого раза ему нужны были все эти люди вокруг. Что он просто стесняется. Через несколько недель я сделала еще одну попытку. Однажды он упомянул, что любит викторианскую живопись. У меня в магазине был холст — сентиментальная сценка у камина, конец девятнадцатого века, масло. Я упаковала картину и зашла к нему. Было время чая.
Как только он открыл дверь, я поняла, что совершила ошибку. Он проводил меня в кухню, рассмотрел картину, похвалил, но посетовал, что ему некуда ее повесить. Некоторое время мы с большим трудом поддерживали принужденный разговор, а потом кто-то позвонил в дверь. Это была Гонория, она пришла за смилаксом — ей, видите ли, понадобились ползучие стебли с красными ягодами для украшения церкви. Помню, Джеральд очень обрадовался, что она явилась и прервала наш разговор. Все это было бы смешно… Когда бы не было так больно. Он вышел с ней в сад и стал срезать ветки. Их не было несколько минут.
