— Он мог не подвезти ее, даже если бы его машину не украли.
— Угу. Он же такой приличный. — Трой внимательно пробежал глазами напечатанное, потом слегка насмешливо заметил: — Может, он подцепил ее в новом клубе, недалеко от того места, где обычно парковался?
— Что еще за новый клуб? — Барнаби посмотрел на текст из-за плеча сержанта.
— На Латимер-роуд. Там девочки носят кроличьи ушки и пушистые хвостики.
— Немного старомодно, а?
— Называется «Фишка дальше не идет»
[37].
— Вы шутите!
— Честно.
— Да, не сомневаюсь, дальше не идет… — засмеялся Барнаби. Он снова посмотрел на экран и протянул: — Странно…
— Что, шеф?
— Он обнаруживает пропажу машины в десять вечера, а в десять тридцать звонит в полицию, чтобы об этом заявить.
— И что?
— Сильвер-стрит, где он оставлял машину, в двух минутах ходьбы от полицейского участка. Почему Хедли не пошел туда? Насколько он мог судить, машину украли только что. Полчаса в этом случае могли бы решить исход дела.
— Может, он ходил, искал ее?
— Не получается по времени. Пока нашел такси, пока довезли до дома, который вон где, — Барнаби указал на изумрудно-зеленые буквы. — Он сказал, что звонил оттуда. Это заняло не меньше получаса.
Трой нахмурился. Ему сделалось неуютно. Десять лет в полиции, а он все еще терялся, когда сталкивался с непредсказуемым поведением. Подлость, агрессия, отъявленная ложь — без проблем. Это рутина. Но когда люди уклонялись от очевидных, диктуемых обстоятельствами вещей, почва уходила у сержанта из-под ног. А это ему не нравилось. Размышляя о человеческом упрямстве, он вдруг обнаружил, что шеф внимательно смотрит на него.
— Обладаете ли вы способностью слышать, сержант?
— Насколько мне известно, да, сэр.
— С молоком и без сахара.
— Есть! — Трой плавно повернулся на каблуках. — Если я положу пять ложек, нормально будет?
— Я думал, вы так и делаете.
Барнаби наконец обратился к письмам и распечаткам у себя на столе. Как и многие старшие офицеры, он скучал по привычной полицейской картотеке и потоку бумажных заключений, донесений и рапортов, проходящих через его руки. Но нужно как-то осваивать эти новые штуковины, нельзя же отрицать огромную скорость и эффективность компьютеров. Информация, которую раньше приходилось собирать несколько дней, теперь появлялась на дисплее через минуту. Только дурак стал бы настаивать на том, чтобы повернуть стрелки вспять.
Раздумья о Дженнингсе, которые раньше тихо плескались в голове, как подземные воды, теперь вышли на поверхность. Он надеялся, что ждать осталось недолго и вильнувшая хвостом рыбка скоро попадется в расставленную сеть. Барнаби предпочел бы избежать сообщения для печати о том, что полиция хотела бы побеседовать с неким лицом. И не только потому, что будет утрачен эффект неожиданности. Куча времени уйдет на отсеивание зерен правды от плевел лжи, рассыпаемых во множестве разными психами, склонными к самооговору дебилами с манией величия и придурками, которым только дай погонять по ложному вызову полицейские машины, кареты скорой помощи или пожарных.
Он пошуршал бумажками на столе. Обход домов, как он и ожидал, не дал никаких результатов. Мало кого тянуло болтаться по округе в тот непогожий февральский вечер. Завсегдатаи «Старой буренки» быстро поразошлись и поразъехались по домам. Даже «тюлевые бригады», эти бесценные для полиции наблюдатели живых картин в чужих окнах, в тот вечер, похоже, задернули шторы и отправились спать. Может, сегодня, после утреннего инструктажа, что-нибудь накопают.
Вечер второго дня расследования. Начало еще близко. Время, когда сцена преступления, так сказать, почва, на которой оно выросло, если ее беречь и правильно возделывать, наиболее плодородна, еще готова поделиться своими секретами. К несчастью, это обычно и время, когда информация, необходимая для осмысления вскрывшихся секретов, попросту недоступна.
Барнаби подошел к одному из трех телевизоров, спрятанных за фанерной перегородкой, перемотал видео с места преступления и нажал на «play». Трой вошел с кофе как раз в тот момент, когда на них медленно наплывал размозженный череп Джеральда Хедли.
— Не смог вовремя остановиться, да?
— Да уж, не смог, — признал старший инспектор, взяв чашку и с удовольствием делая глоток. Давно прошли те дни, когда подобное зрелище лишало его аппетита. — И должен сказать, мне от этого жутковато.
— То есть, сэр?
— Если человека избивают до такого состояния, это свидетельствует либо о голом расчете, либо о слепом бешенстве.
— Я за второй вариант.
— Почему?
— Э-э… не знаю.
Трой догадывался, что такого рода ответ не удовлетворит начальство, и был прав. Честно сказать, что он это печенкой чует? Не выход. Не то чтобы шеф сам никогда ничего не чуял печенкой. Правда, в его случае это называлось интуицией, проницательностью, и относиться к этому следовало с почтением. Когда же интуиция срабатывала у Троя, его упрекали в легковесности и советовали хорошенько подумать, прежде чем говорить. И вот он подумал, крепко подумал и наконец изрек:
— Единственной причиной для хладнокровного, расчетливого избиения могло быть стремление скрыть личность убитого. Но мы знаем, что это не тот случай.
— Если pro tem
[38] допустить, что мы подозреваем Дженнингса, то он не выглядел рассерженным, когда Сент-Джон видел его через окно кухни.
— Ссора иногда разгорается в считанные секунды. Сегодня утром испытал на себе. — Трой поморщился, вспоминая. — Когда я был уже на пороге, она начала…
— Не будем отклоняться от темы. У меня такое ощущение, — поделился Барнаби, — будто Хедли боялся не физической расправы, а скорее всплеска эмоций. Страшился, что в нем всколыхнут болезненные воспоминания.
Трою очень хотелось спросить, на чем основано «ощущение» шефа и не лучше ли было бы руководствоваться обычной логикой. Интересно, настанет ли день, когда он сумеет собраться с духом и озвучит эти свои мысли? Да, Гевин, мечты, мечты… Вслух он сказал:
— Допустим, так и случилось, шеф. Дженнингс дразнит Хедли, напоминая ему какие-то факты из прошлого, провоцирует его. Хедли приходит в ярость, хватает подсвечник и бросается на Дженнингса. И тогда Дженнингс перехватывает инициативу и в порядке самозащиты использует оружие противника против него.
