— Да, думаю, пора ставить зимнюю резину.
— Закутайся как следует. Снег идет.
Сью порхала вокруг дочери, как птичка вокруг единственного птенца. Привалясь к раковине, Аманда жевала одно из маминых печеньиц с грецкими орехами и отрубями. А лучше бы шоколадный батончик. Сегодня все на ней было черное: юбка, колготки, кроссовки, подводка для глаз, ногти. Из давно немытых, тусклых волос выстроена высокая башня.
— Да не идет снег. Ой, какая же гадость! — Она шагнула к мусорному ведру и выплюнула печенье. — Почему не купить кексы, как все делают?
На то было две причины. Первая — присутствие в кексах разных подозрительных веществ, перечисленных в книге про вредные добавки, которая имелась у Сью. Вторая — отсутствие денег. Их не хватало. Брайан никогда не скупился на собственные прихоти (последняя — режиссерское кресло, на спинку которого он сейчас наносил через трафарет свою фамилию), зато был очень прижимист, когда речь заходила о деньгах на хозяйство. Он требовал горячего ужина каждый вечер и жаркого на ланч в воскресенье, но того, что выдавал жене, могло хватить разве что на горячие завтраки.
Все, что Сью зарабатывала в детском саду, поступало в общий котел, и тем не менее она едва укладывалась. Конечно, Сью просила давать ей больше денег, но муж сказал, что его кровными она распоряжается так же бестолково, как и всем прочим, а потому давать ей больше денег — значит выбрасывать их на ветер. Последняя ее просьба о деньгах настолько вывела его из себя, что он поклялся закрыть эту тему «раз и навсегда».
В те выходные, взяв полагающиеся ей тридцать фунтов, Брайан отправился вместе с ней в главный супермаркет Каустона. Он кидал продукты в тележку и сыпал директивами:
— Видишь? Вот прекрасная акция — три по цене двух. А вот специальное предложение на ромштексы. Почему мы никогда не едим ромштексы, если они так дешевы? Дыни опять подешевели. И виноград. И смотри, бутылка болгарского «мерло» стоит всего-навсего сорок пять…
При расчете у кассы получилось пятьдесят три фунта. Уверенный в своей способности свести баланс, Брайан не взял с собой кредитную карту. Он стоял, красный от злости и унижения, и ждал, пока подойдет контролер. Подкатили другую тележку, чтобы выгрузить в нее и вернуть обратно на полки все, что, как оказалось, Брайан не мог себе позволить. Люди из длинной очереди в кассу вовсе ему не сочувствовали. На парковке он дал волю гневу:
— Ты что, не могла мне сказать? Ты ведь знаешь, что сколько стоит! — Он злобно засунул картонные коробки в багажник и захлопнул его. — Бог знает, как ухитряются люди, живущие на пособие, не только есть, но еще и курить!
— Они живут на пицце из картонных коробок, чипсах и просроченных консервах, — ответила Сью, не сумев скрыть удовлетворение, о котором ей пришлось жалеть всю обратную дорогу.
— Мэнди! Мэнд! — кричал он сейчас с крыльца, настежь открыв дверь, отчего в кухне сразу стало холодно, как в леднике. — Автобус!
— Жуть! — Мэнди закуталась в похоронно-черную попону, расправила ужасные складки и взяла сумку для завтрака с собакой Снупи.
— Обязательно запей чем-нибудь горячим, а не сладкой водой из банки.
— Я, может, зайду к бабуле после школы.
— A-а. Спасибо, что предупредила. — На лице Сью появилась улыбка, которая от частых унижений стала несколько глуповатой. — Пока.
Хлопнула дверь, они ушли. Как всегда после ухода мужа и дочери, Сью испытала огромное облегчение, смешанное с чувством вины. Она подбросила угля в прожорливую плиту, которая досталась им вместе с домом и которую с тех пор они так и не собрались выбросить, и пододвинула старое кресло поближе к огню.
Дом улегся вокруг нее тихо и заботливо. Она глубоко и размеренно дышала, постепенно успокаиваясь, избавляясь от гнетущего чувства, которое не покидало ее, когда рядом была семья.
Семья! Как не подходит к ним это слово. Сью была не настолько глупа, чтобы верить лучезарному счастью семей из рекламы, поглощающих на завтрак хлопья, но она не сомневалась, что где-то между поддельным, рекламным счастьем и равнодушной отчужденностью обитателей коттеджа «Тревельян» есть что-то настоящее. Родители и дети, которые пусть и спорят иногда, но поддерживают друг друга, любят, хотя временами и ненавидят, помогают друг другу в беде и всегда готовы сплотиться даже при намеке на враждебность извне.
Сейчас она гадала, как делала порой, хотя и зарекалась думать об этом, не было ли в ее прошлом критической развилки, у которой она ступила не на ту дорогу. Да, она забеременела вне брака. Ну и что из того? Это случилось в восемьдесят втором — не в тридцатые годы, когда матерей-одиночек чуть ли не побивали камнями на улицах. Она могла бы воспротивиться давлению родителей и Клэптонов, которые ужасно боялись, как бы соседи не пронюхали, что их сынок бросил подружку с ребенком. Брайану, который только-только начал грешить (Сью залетела в первый же раз, как они переспали), все было внове, и, конечно, об аборте и речи не шло.
Сью всегда любила детей и надеялась, что когда-нибудь родит по меньшей мере четверых. Пока Аманда оставалась маленькой, Сью была ближе к полному счастью, чем когда-либо в своей жизни. Купать и одевать дочку, играть с ней, учить ее ходить. Просто любить ее. Перед этим сияющим, драгоценным средоточием жизни меркли даже нападки быстро скисшего Брайана, утверждавшего теперь, будто его вынудили жениться.
А потом постепенно все изменилось. Родители Брайана, которые жили всего в пяти милях от них и обожали свою единственную внучку, требовали, чтобы она больше времени проводила с ними. Брайан возил к ним девочку каждые выходные, иногда оставлял ее у родителей на два дня. Она возвращалась с кучей подарков, усталая, капризная и больная от множества съеденных конфет.
Сначала любовь к дочери пересиливала страх перед недовольством мужа, и Сью противилась столь частым и долгим визитам к бабушке и дедушке. Раз в месяц на один день — куда ни шло. И почему бы им не ездить всем вместе?
Такие предложения с ее стороны приводили к ссорам. Миссис Клэптон утверждала, будто Сьюзен хочет, чтобы маленькая Мэнди отвыкла от них, а мистер Клэптон умолял всех говорить потише, потому что летом их голоса не заглушает даже шум газонокосилок. Аманда визжала и вопила, тем самым показывая свои предпочтения, потом, освоив телефон, вопила и ревела уже в трубку, чем буквально надрывала сердце бабуле: бедная малютка, какие лишения она терпит!
Разумеется, Сью сдалась. Это было неизбежно: те трое так крепко вцепились в ребенка, что она признала битву проигранной еще до объявления войны. К тому же как раз в это время она начала работать в детском садике, где каждый день ее окружали карапузы, чьи слезы ей приходилось осушать, ссадины лечить поцелуями, капризы сдерживать, и самое главное, появились уши, готовые слушать ее рассказы.
Воспоминание о детском садике вернуло Сью в настоящее. Она вскочила, метнулась к часам посмотреть на циферблат, но оказалось, что все в порядке, у нее в запасе еще полчаса. Она открыла комод под лестницей, где хранила краски, обрезки ткани, материал для набивки, клей. Накануне вечером Сью смастерила из цилиндриков «тампакса» десять пальчиковых куколок: обезьянки и эльфы, феи и динозаврики. Надев на мизинец муравьеда с нахальной улыбкой на длинной мордочке, она пошевелила пальцем и представила себе лица детей, когда невесть откуда вдруг появятся все десять кукол, кивая им и треща без умолку.
