Брайан почувствовал, что у него замерз кончик носа. Рубашка, которую он в итоге выбрал, оказалась слишком тонкой для такой погоды, даже если поддеть ее под связанный матерью толстый кардиган с рельефными ирландскими узорами-аранами. Майку он решил не надевать. А бейсболка, в вырез которой сзади просунут его хвост, ни капли не греет.
Эди сказала, в девять. Тут минута ходьбы. С детства приученный к пунктуальности, он не мог себе позволить постучаться в дверь хотя бы секундой раньше.
Когда она подошла после репетиции попросить помощи в работе над ролью, его радость была слегка подкрашена скепсисом. Он даже посмотрел, нет ли кого в коридоре, ожидая обнаружить всю хихикающую и фыркающую гопкомпанию под дверьми. Но в коридоре было пусто. И все подозрения окончательно рассеялись, когда, уходя, она сказала ему: «Только остальным не говорите».
От этих слов все его существо забурлило и запульсировало. Приятно, но тревожно. Ах, этот налет таинственности, сообщенный просьбе Эдди ее последней фразой! Это сразу перевело их отношения из обычной сферы «учитель — ученик» во что-то совершенно иное. Он испытал одновременно облегчение и разочарование, когда она добавила: «Начнут смеяться».
Все равно факт остается фактом: скорее всего, они будут одни. И с тех пор, как это было оговорено, воображение его устроило сладострастный бунт. Тщетно он напоминал себе, что цель визита прежде всего педагогическая. Изощренные и пикантные образы упорно преследовали его.
Вот она сидит, положив руки на широко раздвинутые колени, демонстрируя эти свои малюсенькие, ужасно тесные меховые штанишки. Том называет их «твои шорты-мохнатки», намекая на нечто скабрезное. Еще фантазия подсовывала Брайану крупные планы ее ушек: одно нежное, безупречной формы, воплощенное изящество, а совершенная розовая раковина второго нашпигована всяким железом: штифтами, булавками, колечками, дрожащими серебристыми спиралями. Мысленно он вынимал гребень из ее волос, и они растекались по обнаженным плечам горячей лавой.
Заухала сова. Он снова посмотрел на запястье. Уже на полминуты больше! Целых тридцать драгоценных секунд потеряны! Он поискал глазами калитку, не нашел и полез через ограду.
При свете новенького фонаря он разглядел пожухлую траву и вываленный на нее мусор. Ржавый холодильник, дверца от буфета, помятые коробки из-под чая, выпотрошенное кресло, кипа старых телевизионных программок. Рядом с креслом лежала на боку пивная бочка.
Подойдя к дому, Брайан услышал звяканье, а потом — устрашающий лай и рычание. Собака выскочила из бочки и рванула к нему. Брайан вскрикнул от страха и отскочил, взмыв в воздух, как ракета. Удвоив громкость своих вокальных упражнений, пес натягивал цепь и рычал на него с неподдельной яростью.
— Сабр! — На темном фоне вспыхнул прямоугольник света, на крыльце стояла Эди. — Заткнись! Хватит брехать! — Она приоткрыла дверь пошире и улыбнулась Брайану. Тот с завидной скоростью добежал до нее. — Не бойтесь его.
— Боже мой, — Брайан сдавленно хихикнул, — да я ничего не имею против собак, даже наоборот. — Он храбро притворился, будто собирается пойти пообщаться с псом: — Ну что, дружище…
— Все же лучше не пытайтесь его погладить.
— А, да. Понятно.
Она не посторонилась, пропуская его в дом. Брайану пришлось протискиваться, виновато втягивая живот и глубоко вдохнув. У него закружилась голова. Лицо Эди было так близко, что он мог бы поцеловать ее.
Они оказались в комнате, про которую Брайан решил, что это гостиная, хотя места тут было маловато. Много гостей здесь вряд ли разместилось бы. Одной стены не разглядеть за штабелями коробок с наклейками «шарп» и «хитачи». Диван, обитый черным винилом, с поролоном, лезущим изо всех дыр и щелей, выглядел так, как будто его бык пободал. В углу стоял телевизор, самый большой из всех, что когда-либо видел Брайан. Огромный, матово-черный, чудо современной техники. На нем красовалась плетеная корзина с яркими искусственными цветами, оранжевыми и красными, а под ним — видеоприставка. Большой красивый магнитофон играл поп-музыку, очень громко. Повсюду кучками валялась одежда, несколько платьев висели на проволочных плечиках.
Эди, разумеется, и не подумала извиняться за беспорядок в комнате, что сразу произвело на Брайана впечатление. Его мать сразу рассыпалась бы в извинениях, даже если бы одна из лососевого цвета стеганых подушечек, закрепленных липучками на ее диване честерфилд, сдвинулась бы хоть на дюйм.
— Чувствуйте себя как дома.
— Спасибо.
Было очень тепло. Брайан снял куртку, аккуратно сложил ее, пристроил на диван и сел рядом. Он был тронут при виде своей распечатки с текстом, густо исчерканной шариковой ручкой. Нервно кашлянув, он осмотрелся. Что бы сказать? Его взгляд упал на коробки.
— Интересуешься… акустическими системами, Эди?
— Собираем коробки. Для фонда рассеянного склероза.
— Отлично! — Брайан изо всех сил постарался, чтобы она не заметила удивления в его голосе. — Делаете доброе дело, уф-уф-уф.
— Выпить хотите?
— Спасибо.
Она подошла в старому, тяжелому, пятидесятых годов буфету, уставленному сверху какими-то картинками, вазочками с искусственными цветами, открытками, и достала из-за дверцы бутылку. Он раньше таких никогда не видел.
— Кого я сейчас поздравляю с днем рождения, Эди?
— Мою маму. Тридцать один вчера исполнилось.
— Боже мой! — «Ничего себе, — подумал он, — моложе меня». — А она… дома сейчас?
— Не. Сегодня она тягает железо.
Ему очень хотелось спросить, дома ли Том, но тогда все было бы уж совсем очевидно. Где папочка, он и так знал. Мотает срок — десять лет за вооруженное ограбление в Олбани.
— Заткните деревом дырку, Брай.
Он в замешательстве огляделся и заметил в дальнем конце комнаты открытую дверь, ведущую на лестницу. Клэптон прикрыл ее и прислонился к ней спиной, игриво изогнув бровь. Потом ему пришло в голову, что такая поза может показаться угрожающей, поэтому он вернулся на середину комнаты, где и получил свой стакан.
— Ну, пьем до дна, — сказала Эди Брайану, беспомощно застывшему с липким стаканом в руках.
— А что это?
— Бормотуха, — усмехнулась она, — фруктовое вино. Яблоки, лимоны и всякое такое.
— А ты не выпьешь?
— Мне нужна ясная голова, верно ведь?
— Да, конечно, извини.
— Вы поведете меня опасными путями, Брайан.
Скорее желая задушить в зародыше то, что промелькнуло перед мысленным взором при этой фразе, чем ради утоления жажды, он сделал еще один большой глоток, и гремучая смесь взорвалась у него в голове, где-то между ушами.
— Хорошо пошло?
— Отлично. — Он вцепился в спинку стула. — Громолеты, вперед!
— Что вперед?
