— Женат? — Недоумение и недоверие совместными усилиями несколько оживили сникшего Дженнингса. — Я не верю.
— В его гостиной стояла свадебная фотография.
— Я ничего такого не видел.
— Ее убрали до вашего прихода.
— Должно быть, это фальшивка. Видимость нормальной жизни. Подпорка. И где же эта леди находится сейчас?
— Умерла от лейкемии.
— Очень удобно.
— Если верить мистеру Хедли, как раз перед его приездом в деревню, то есть в восемьдесят втором году.
— В этом году мы познакомились.
Старший инспектор мысленно поздравил себя с тем, что решил не тратить больше человеко-часы на поиски свидетельства о браке Хедли или подробностей смерти Грейс. И еще теперь стало понятно, почему Хедли было нетрудно рассказывать всем и каждому о смерти жены.
Дженнингс продолжал:
— Думаю, он потому и спрятал фотографию. Я бы понял, что это фальшивка.
— Вероятно. Второй вопрос, который я хотел бы выяснить, будет посложнее. У нас есть основания предполагать, что иногда Хедли переодевался женщиной. Появлялся на людях в женском платье. Вы об этом что-нибудь знаете?
— Как странно… — ответил Дженнингс и отрицательно покачал головой, но Барнаби уже понял, что он уточнит свой ответ. — Хотя… Я однажды говорит с приятелем-психоаналитиком о Джеральде, не называя имен, конечно. Так вот он задал мне подобный вопрос. Спросил, является ли маска респектабельного служащего единственной, которую использует этот человек. Жить такой ложной жизнью, до такой степени ложной, — огромное напряжение, и часто люди, которые так живут, нуждаются в передышке. Поскольку вернуться в собственную личность для них психологически опасно, они иногда создают себе третью личину, как правило совершенно непохожую на первые две. Ясное дело, мой приятель использовал специальные термины, но суть именно такова.
Барнаби кивнул. Если они сейчас говорят о человеке, чье поведение большинство людей назвали бы абсолютно ненормальным, то такой вариант вполне вероятен. Кто-то вошел забрать поднос и спросить, не нужно ли еще чего-нибудь. Ответив, что не нужно, старший инспектор встал, подошел к окну и, чуть приоткрыв его, вдохнул холодный ночной воздух. Как будто Барнаби подал ему сигнал, Дженнингс тоже встал и что-то пробормотал о том, что уже очень поздно и хотел бы он знать, где его пальто.
— Боюсь, что о вашем возращении домой сегодня речь не идет, мистер Дженнингс.
Макс изумленно уставился на него:
— Вы собираетесь меня задержать?
— Именно так, сэр.
— Но вы не имеете права. Вы должны либо предъявить мне обвинение, либо отпустить меня.
— Сразу видно, что вы не пишете детективов, мистер Дженнингс, — сказал сержант Трой. Усмехнувшись, он снял с вешалки свое кожаное пальто. Его всегда развлекала гневная реакция среднего класса на то, что органы правопорядка иногда снимают бархатные перчатки. — Мы имеем право задержать вас на тридцать шесть часов. И попросить о продлении этого срока, если в этом возникнет необходимость. Речь идет о серьезном преступлении, за такое арестовывают.
Дженнингс снова опустился на стул. Он словно окаменел от потрясения и только бормотал что-то, чего Трой не разобрал. Сержант попросил повторить и совсем не удивился, услышав:
— Я передумал. Мне нужен адвокат.
Во всеоружии
Началась новая рабочая неделя, погода сильно изменилась. Стало теплее, пошел мокрый снег. Денек себе на уме, как сказали бы в Саффолке. Когда Трой вошел в контору, Барнаби разговаривал по телефону. Сержант сразу понял, что происходит. Он знал это выражение лица шефа, бесстрастное, сдержанное. Видно было, что Барнаби не без труда удерживается от ответа, который считает уместным в данном случае.
— Мне это известно, сэр… Да, я буду говорить с ним сегодня утром… На данном этапе трудно сказать… Боюсь, что нет… Разумеется… Я уже сделал это… Да, конечно, мы все надеемся… Нет. Ничего, что я мог бы предъявить… Я придерживаюсь…
Трой услышал такой грохот, как будто собеседник старшего инспектора швырнул телефон через всю комнату. Барнаби положил трубку без видимых признаков раздражения.
— Давят сверху, шеф?
— Сам верховный лама.
— Мешают с грязью, да? Эти… лямы?
Барнаби не ответил. Он что-то машинально рисовал карандашом в блокноте.
— Адвокат Дженнингса расстарался?
— Отрабатывает свои полторы сотни в час.
— Они ушлые, эти законники, — вздохнул Трой, расстегивая кремовый тренч военизированного покроя, с погончиками, поясом из глянцевой кожи с пряжкой и карманами такой ширины и глубины, что там поместилось бы подкрепление от кавалерии Соединенных Штатов. — Да уж, кто, может, и проиграет, а эти всегда при барыше. Дошлые ребята. — Он снял наконец плащ, аккуратно повесил на плечики и теперь оглаживал ткань и застегивал пуговицы.
— Вы тут зря теряете время, сержант. Вам следовало бы работать камердинером.
— Среди них полно педерастов. Я думаю, им целыми днями приходится гладить брюки.
— Так, когда перестанете валять дурака… Я остро нуждаюсь в дозе кофеина.
— Уже бегу, — сказал Трой, который и правда открывал дверь. — Хотите чего-нибудь пожевать?
— Не сейчас.
Барнаби был доволен собой: он не испытывал острого голода. Возможно, его желудок приноровился к диете. Ужался, привыкнув к малым порциям еды. А может быть, дело просто в том, что со времени завтрака прошло всего лишь полчаса.
Котенок, как всегда, участвовал в трапезе и очень мешал. Выказав неприкрытую алчность и обаятельную наглость, он вскарабкался на колено Барнаби, расселся там и начал когтить штанину. Все это сопровождалось громким мурлыканьем.
— Почему всегда я? — вопрошал Барнаби на всю кухню.
— Он знает, что ты его недолюбливаешь, — ответила Джойс.
— Значит, он не только жадный, но и тупой.
— О нет, не думаю.
В то утро, возможно памятуя о рукоприкладстве из-за джема, Килмовски удовлетворился тем, что пожирал глазами тарелку Барнаби и его самого, тяжело вздыхал, зевал и ходил возле стола кругами. Наконец, дождавшись, когда жена отвернулась, Барнаби дал котенку маленький кусочек бекона. И засунул ему за щеку кусочек шкурки.
«Почем ты просто не положишь на пол»? — спросила Джойс.
Трой принес кофе. Пятясь, он вошел в комнату с подносом, на котором лежал большой «кит-кат» и стояли две чашки. Трой поставил одну из чашек на письменный стол, а потом, метафорически выражаясь, лизнул палец и проверил направление ветра.
В общем, атмосфера была ничего себе. Особенно если принять во внимание недавний разнос, полученный шефом от начальства. Ох уж эти пресловутые разносы… Вещь мерзкая и противная, которую один из пострадавших как-то сравнил с тем, будто тебя макают головой в засорившийся унитаз.
