«Я знаю разницу между чувством любви и чувством вины, – сказала она. – Я знаю ее у людей, знаю у себя. Мы живем тем, что чувствуем разницу между тем и этим. Между «есть» и «могло бы быть». И я испугалась, когда перестала ее чувствовать. Так делают только люди. Я испугалась, что перестану быть кошкой».
Я попытался ее утешить – все-таки я переводчик.
«Люди часто выдают одно за другое, – сказал я. – Потому что с чувством вины иметь дело гораздо легче, чем с чувством любви. И если одно на другое подменили еще в детстве, приходится так и жить – ссорится и мириться, выгонять, уходить, а потом возвращаться, просить прощения и прощать».
«Я знаю, – сказала Сара. – Пусть так будет у людей, я не против. Но ни одна кошка не может позволить втянуть себя в эту игру. Для этого надо быть человеком, говорить на вашем языке и слышать то, что говорят, а не то, что имеют в виду. Я не могла себе это позволить. Дай мне, пожалуйста, поесть».
От нее больше не пахнет землей и сухой шерстью, моя Сара лоснится, по ее пестрой шкурке пробегают искры, когда я ее глажу. Я варю кофе и посматриваю в окно. На лавочке перед подъездом сидит Бабанадя с неизменным вязанием в корзинке. Завидев бегущую домой Сару, она начинает сюсюкать: «Кис-кис-кис, какая славная кошечка завелась у нас на первом этаже, ты ж моя сладкая. Как он тебя зовет, а? Была бы собачка, звали бы Му-Му».
Сара дергает хвостом, обходит ее по большой дуге и ныряет в подъезд. Я снимаю кофе с плиты и иду открывать.
Клуб держателей вымышленных существ
Первый раз увидел объявление на «стенке» в ветклинике, заходил за лечебным кормом для Фигни. Пока ждал очереди, читал все подряд, наткнулся.
«Клуб держателей вымышленных существ всегда рад новым членам».
Подумал: ну ничего себе. И на всякий случай списал адрес, где-то в центре.
Второй раз – прямо в городе, мелком на стене: «Ищу пару карликовому дракону, пол не важен, обращаться в Клуб держателей вымышленных существ».
А в третий раз увидел, как объявление с крупным кеглем (в глаза сразу бросилось «Клуб» и «существ») отдирает от стены Васька.
Отдирает ожесточенно, тщательно, не просто срывает со стены, а счищает все до последнего клочка. И узнал-то Ваську по сосредоточенному сопению, с которым она делала все важные вещи, прежде всего – рисунки.
Не видел ее уже года три, в общем-то, с тех пор, как она бросила второй курс, а ведь с детского сада были не разлей вода.
– Привет, Василиск, – сказал ей прямо в ходуном ходящие лопатки. – Ты чего это на них ополчилась?
Она подскочила, обернулась – мастихин торчал в кулаке финским ножом, – но почти сразу узнала и, кажется, совсем не обрадовалась.
– Привет, – сказала Васька мрачно и швырнула мимо урны ком бумаги. – Ты их что, знаешь, что ли?
– Да нет. Просто натыкаюсь всю неделю на их объявления, то тут, то там. Уже даже думал проверить, существуют ли они на самом деле.
– Они существуют! – рявкнула Васька. – Чтоб им провалиться!
Предложил:
– Давай я напою тебя кофе, а ты мне расскажешь? Во-первых, я тебя сто лет не видел, а во-вторых, я умираю от любопытства. Ты туда пантеру свою повела?
Пантера у Васьки была с книжки «Маугли» – книжку эту они зачитали едва ли не до дыр, Васька – за приключения, а он – за иллюстрации. Иллюстрации были сепиевые, тонкие, точные, он перерисовал их все до единой, и это был его первый анатомический атлас, и только гораздо позже, уже в художественной школе, он вдруг обнаружил, что они – акварельные.
А у Васьки с тех пор завелась невидимая пантера, и столько, сколько он срисовывал ловкую, сильную фигуру повелителя джунглей, столько раз она рисовала черный поджарый силуэт с буграми мышц на мощных лапах.
Васька дождалась, пока ей принесут заказанный капучино, высыпала коричневый сахар поверх пенки, отхлебнула и почти спокойно ответила:
– Ну да. Ходила вокруг их объявлений всю весну, а потом решила: дай хоть проверю, что за птицы такие. И понимаешь, сначала было так здорово. У них у всех кто-то есть. И почти у всех – с детства, с начальной школы, как у меня.
– Много их там? – спросил, чтобы она не молчала.
– Десяток, может, больше. Раз в неделю собираются, но ходят не все. Там Лисицкий сейчас за главного.
– Который Лисицкий? У которого выставка сейчас в Манеже?
– Ага, он самый. Там вообще звезд много. Я сперва подумала – надо же, прикольно, живые люди, оказывается. Рассказывают, показывают, даже рисунки и повести приносят. Ковалев тоже там.
– Это тот Ковалев…
– Ну да, который «До края мира и дальше» и сериал про звездный десант. Он самый.
Спросил уже с любопытством:
– А кто у него?
Васька усмехнулась.
– У него – манулы. Толстые и важные, как он сам. Баюн и Скарабея. – И, явно передразнивая, прогнусила: – Очень жаль, но котят у них пока так ни разу и не было!
Сказал:
– Ты сперва подумала – прикольно. А потом перестало быть прикольно?
Васька яростно размешала в чашке остатки капучино и выпила залпом.
– Снобы они оказались и жлобы! Я сначала уши развесила, всегда думала – я одна такая, псих, ну и ладно, а тут – целый выводок, и поди назови их психами, у кого – книжки, у кого – фотовыставки, кто – миллионами ворочает, я видела, на какой он машине уезжал. Ну, я на паре собраний посидела, а потом Лисицкий и говорит: а в следующий раз наши новые члены расскажут нам о своих существах, чем живете, как кормите, думаете ли размножать.
– И чего ты? Больше не пришла?
– Щаз! Подготовила доклад, как дура, вышла вся такая собой довольная. Вещаю, как у меня пантера появилась, как я с ней разговариваю, как она возникает рядом всякий раз, когда мне нехорошо, как она меня от ангины лечила…
Васька, Василиса, Василиск, свой парень и талантище, с людьми всегда сходилась крайне тяжело. Вот разве что они вдвоем были с детского сада попугаи-неразлучники, но на то были свои причины. И пантера была у нее за всех: и за подружку, и за маму, и за любимую бабушку. «Не наступи ей на хвост, – говорила Васька, когда он приходил ее навещать, обернутую ватными компрессами, – она у меня тут всю ночь лежала рядом и сейчас лежит».
Старательно обходил невидимую пантеру, выдавал апельсины и зефир, домашку по математике и физике, слушал глухое ворчание сбоку и жалобы на гнусный отит – из подушек. У Васьки всегда все было всерьез.
Снова спросил:
– Так и чего ты?
– Ну, я изложила, и тут кто-то и мэтров брякает:
«А имя ее вы знаете?» Я говорю – нет, мне никогда не нужно было. «А чем же вы ее кормите, неужели только своими бедами и болезнями?» Я такая – что-о? А Лисицкий мне так покровительственно: ну вот же вы сами рассказали, посидеть, обнявшись, пожаловаться, когда плохо, и что, на этом – все? Ах ты ж, думаю. А сама еще вполне вежливо спрашиваю: а вы-то чем своих кормите? И тут их, понимаешь, прорвало. Они, понимаешь, верят, что все, что они делают – это кормит их выдуманное существо. Держатели они, тля! Я говорю – я ее не держу, она мой друг! Ну да, говорит Лисицкий, жилетка и нянька, и вы даже имени ее не знаете, хороша дружба.
