Законы и уставы – Цицерон не раз объяснял, что в Риме не было какого-то одного законодателя, как в греческих городах, но законы создавались многими поколениями и совершенствовались, с опорой не только на разум законодателя, но и на «нравы», на нравственное чувство жителей.
Цицерон считает, что мужество римлян дано им «от природы», имеется в виду, что они с самого начала проявляли эти качества, не требовалось специальных законов или наказаний, чтобы раскрыть или развить в людях эти качества, а с первых дней римляне были смелыми, благородными и доблестными.
Однако же в учености и словесности всякого рода Греция всегда нас превосходила, – да и трудно ли здесь одолеть тех, кто не сопротивлялся? Так, у греков древнейший род учености – поэзия: ведь если считать, что Гомер и Гесиод жили до основания Рима, а Архилох – в правление Ромула, то у нас поэтическое искусство появилось много позже. Лишь около 510 года от основания Рима Ливий поставил здесь свою драму – это было при консулах Марке Тудитане и Гае Клавдии, сыне Клавдия Слепого, за год до рождения Энния.
Ливий Андроник (?–после 207 до н. э.) – греческий вольноотпущенник (получивший поэтому дополнительно к своему греческому имени Андроник римское имя своего бывшего хозяина), драматург, первую драму в Риме он поставил в 240 г. до н. э. Драмы Ливия Андроника были на сюжеты греческой мифологии: «Ахилл», «Эгисф», «Аякс» и другие.
Вот как поздно у нас и узнали и признали поэтов. Правда, в «Началах» сказано, что еще на пирах был у застольников обычай петь под флейту о доблестях славных предков; но, что такого рода искусство было не в почете, свидетельствует тот же Катон в своей речи, где корит Марка Нобилиора за то, что он брал с собою в провинцию поэтов: как известно, этого консула сопровождал в Этолию Энний. А чем меньше почета было поэтам, тем меньше и занимались поэзией; так что даже кто отличался в этой области большими дарованиями, тем далеко было до славы эллинов.
«Начала» – не сохранившееся произведение Марка Порция Катона Старшего о древнейшем периоде римской истории. Катон не одобрял увлечения своих образованных соотечественников греческой культурой и даже обозвал полководца Марка Фульвия Нобилиора (Благороднейшего) Мобилиором (Подвижнейший, то есть непостоянный, увлекающийся, ненадежный, бегущий за модой).
Если бы Фабий, один из знатнейших римлян, удостоился хвалы за свое живописание, то можно ли сомневаться, что и у нас явился бы не один Поликлет и Паррасий? Почет питает искусства, слава воспламеняет всякого к занятию ими, а что у кого не в чести, то всегда влачит жалкое существование. Так, греки верхом образованности полагали пение и струнную игру – потому и Эпаминонд, величайший (по моему мнению) из греков, славился своим пением под кифару, и Фемистокл незадолго до него, отказавшись взять лиру на пиру, был сочтен невеждою. Оттого и процветало в Греции музыкальное искусство: учились ему все, а кто его не знал, тот считался недоучкою. Далее, выше всего чтилась у греков геометрия – и вот блеск их математики таков, что ничем его не затмить; у нас же развитие этой науки было ограничено надобностями денежных расчетов и земельных межеваний.
Гай Фабий Пиктор Старший – римский живописец, украсивший фресками храм на Квиринале. Его прозвище Пиктор и означает «живописец», тем самым он стал основателем рода Пикторов, откуда вышли выдающиеся политики. Имя Фабий стало нарицательным для живописца, вспомним новеллу Ивана Тургенева «Песнь торжествующей любви» и роман Анатоля Франса «На белом камне».
Поликлет и Паррасий – прославленные греческие скульптор и живописец V века до н. э.
Эпаминонд Фиванский (ок. 410–362 до н. э.) – один из крупнейших греческих военачальников, с юности много занимался музыкой, что, вероятно, связано с его приверженностью философии Пифагора, утверждавшей всеобщую музыкальную гармонию мира.
Красноречием зато мы овладели очень скоро; и ораторы наши сперва были не учеными, а только речистыми, но потом достигли и учености. Учеными, по преданию, были и Гальба, и Африкан, и Лелий; не чуждался занятий даже их предшественник Катон; а после них были Лепид, Карбон, Гракхи и затем, вплоть до наших дней, такие великие ораторы, что здесь мы ни в чем или почти ни в чем не уступаем грекам. Философия же, напротив, до сих пор была в пренебрежении, так ничем и не блеснув в латинской словесности, – и это нам предстоит дать ей жизнь и блеск, чтобы, как прежде, находясь у дел, приносили мы посильную пользу согражданам, так и теперь, даже не у дел, оставались бы им полезны.
Сервий Сульпиций Гальба (консул 144 г. до н. э.) – первый римский оратор, который стал применять в речах отступления от темы и внелитературные приемы: например, он выводил на трибуну детей, чтобы разжалобить слушателей. Своим энергичным стилем он отличался от Гая Лелия Мудрого, предпочитавшего рациональные доводы и строго продуманную драматургию речи.
Марк Эмилий Лепид Порцина (консул 137 г. до н. э.) – политик и оратор, по свидетельству Цицерона, первый строго соблюдавший периоды как основной способ организации речи (периоды, напомню, это сложные фразы, указывающие на условия возможности какого-то события). Благодаря периодам его речь стала «округлой». Карбон и Гракхи следовали его ораторскому стилю.
Забота эта для нас тем насущнее, что много уже есть, как слышно, латинских книг, писанных наспех мужами весьма достойными, но недостаточно для этого подготовленными. Ведь бывает, что человек судит здраво, но внятно изложить свои мысли не может, – ничего особенного в этом нет; но когда человек, не умея говорить ни связно, ни красиво, ни сколько-нибудь приятно для читателя, пытается излагать свои размышления в книгах, то этим он во зло употребляет и время свое, и книги. Поэтому-то и читают такие сочинения только сами они да их друзья – никому другому до них и дела нет, кроме тех, кто так же считает для себя дозволенным писать что ему вздумается. Вот почему и решили мы: если усердие наше принесло хоть какую-то похвалу нашему красноречию, то с тем бόльшим усердием должны мы явить людям тот исток, из которого исходило само это красноречие, – исток философии.
Цицерон считает, что философия – главный источник хорошего письма по одной простой причине: сравнение философских идей и их убедительности позволяет сравнить и стили изложения, и вместе с некачественной мыслью отвергнуть такой же стиль, тем самым способствуя развитию отечественной литературы. Наспех написанные книги – это популярные эпикурейские книги, обучающие приятной жизни, наподобие нынешних психологических руководств. Цицерон противопоставляет этой «массовой литературе» свою позицию, основанную не на эпикурейской философии, а на стоической: не на поиске спокойствия и простых душевных радостей, но на мужественном противостоянии обстоятельствам. Такая мужественная философия требует и книг, написанных высоким профессиональным стилем: не только мысли, но и их выражение должно быть безупречным как оружие.
И вот как некогда Аристотель, муж несравненного дарования, знания и широты, возмутясь успехом ритора Исократа, стал сам учить юношей хорошо говорить, соединяя тем самым мудрость с красноречием, – так и мы теперь рассудили: не оставляя прежних наших занятий витийством, предаться также и этой науке, много обширнейшей и важнейшей. Ведь я всегда полагал, что только та философия настоящая, которая о самых больших вопросах умеет говорить пространно и красноречиво; и занимался я ею так усердно, что даже позволил себе устраивать уроки ее на греческий лад.
