Но к чему поминать таких мужей, знаменитых добродетелью и мудростью, как Сократ или Ферамен? Один лакедемонянин, даже имя которого осталось неизвестным, и тот умел настолько презирать смерть, что шел по приговору эфоров на смертную казнь с лицом веселым и довольным; и когда какой-то недруг у него спросил: «Не над Ликурговыми ли законами ты смеешься?» – он ответил: «Наоборот! Я благодарен Ликургу за то, что он наказал меня пенею, которую я могу заплатить без долгов и процентов». Вот муж, достойный Спарты! С такой высокою душою он все мне кажется невинно осужденным.
В древних системах права за многие преступления карали штрафом, и если последний вовремя не выплачивался, назначалась пеня или же человека сажали в долговую тюрьму. Казнь была ритуальной карой, как и изгнание, и вроде бы казнимый должен был ее страшиться и как ритуального действа, но он воспринимает ее как самый легкий штраф, который можно выплатить немедленно.
Без счета таких примеров являет и наше отечество; и нужно ли мне перечислять вождей и начальников, если Катон пишет, что целые легионы без колебаний бросались туда, откуда не чаяли возврата? Таков же был дух у лакедемонян, павших в Фермопилах, о чем написал Симонид:
Путник, весть передай всем гражданам Лакедемона:
Их исполняя закон, здесь мы в могиле лежим.
А что сказал тогда их вождь Леонид? «Держитесь крепче, спартанцы, – ужинать нам сегодня придется на том свете». Могуч был этот народ, пока в силе были Ликурговы законы. А один из них в разговоре с врагом на похвальбу перса: «Наши дроты и стрелы закроют солнце!» – ответил: «Что ж, будем сражаться в тени!»
Таковы мужчины; а женщина? Послав своего сына на бой и узнав, что он убит, лаконянка сказала: «Для того я его и родила, чтобы он не дрогнув принял смерть за отечество».
Пусть спартанцы были тверды и мужественны оттого, что государство их крепко было порядком. Но вот Феодор Киренский, философ немалознатный, разве не заслуживает восхищения? Царь Лисимах грозил его распять на кресте, а он ответил: «Оставь такие угрозы для своих пурпурных царедворцев; а Феодору все равно, гнить ему под землей или над землей».
Феодор Киренский (ок. 340–ок. 250 до н. э.) – основатель первой последовательно атеистической философской школы. Он учил, что радость и страдания скоротечны, поэтому настоящую радость может доставить только знание, которое постоянно, а богов не существует: раз настроение у них изменчиво, то они не умеют по-настоящему радоваться и по-настоящему существовать.
Этим его изречением я воспользуюсь, чтобы сказать кое-что о предании земле и погребении – это не трудно после того, что мы недавно сказали об отсутствии всяких чувств у мертвого. Что об этом думал Сократ, явствует из книги о его смерти, на которую мы не раз уже ссылались. Когда они спорили о бессмертии души и смертный миг уже приближался, Критон спросил Сократа, какого бы он хотел погребения, и услышал в ответ: «Вижу, друзья, что много времени я потерял понапрасну, – вот Критон так и не понял, что я отсюда отлечу и здесь от меня ничего не останется. Что ж, Критон, если ты сумеешь последовать за мной, то похорони меня где захочешь; но поверь, что никто из вас, когда я отойду, меня уж не догонит». Отлично сказано: и другу он не отказал, и выразил, что до всего этого ему нет никакого дела.
Диоген рассуждал так же, но грубей, и выражался, как киник, прямолинейнее. Он велел бросить себя без погребения. «Как, на съедение зверям и стервятникам?» – «Отнюдь! – ответил Диоген. – Положите рядом со мной палку, и я их буду отгонять». – «Как же? Разве ты почувствуешь?» – «А коли не почувствую, то какое мне дело до самых грызучих зверей?»
Диоген Синопский (ок. 412–323 до н. э.) – самый известный представитель философской школы киников («собачьих философов»), жил в глиняной бочке, сочинял трагедии и трактаты, до нас не дошедшие, был знаменит многочисленными провокационными изречениями и поступками.
Отлично сказал и Анаксагор, когда умирал в Лампсаке и друзья спрашивали его, не перенести ли его тело на родину в Клазомены: «Никакой надобности в этом нет – в преисподнюю путь отовсюду один и тот же». В общем же о смысле погребения достаточно помнить одно: жива ли душа, умерла ли душа, но погребение имеет дело только с телом. А в теле, очевидно, уже не остается никаких чувств, отлетела ли от него душа или угасла вместе с ним.
Анаксагор Клазоменский (ок. 500–428 до н. э.) – философ, учитель Перикла, был приговорен к вечному изгнанию из Афин за непочитание богов – за научное объяснение природных явлений.
Но сколько вокруг всего этого накопилось заблуждений! Вот Ахилл тащит Гектора, привязав к своей колеснице; очевидно, этим он терзает его тело и полагает, что Гектор это чувствует. Для Ахилла это месть (так ему кажется), для Андромахи – жесточайшее горе:
Ах, видела и, видя, горько мучилась,
Я Гектора в пыли за колесницею…
Точно ли Гектора? И долго ли этот труп еще будет Гектором? Лучше сказано у Акция, и Ахилл у него разумнее:
Отдал старому Приаму тело, но не Гектора.
Стало быть, ты тащил за колесницей не Гектора, а лишь тело, принадлежавшее Гектору.
Луций Акций (170–90 до н. э.) – римский поэт и драматург, вольноотпущенник. Писал в том числе трагедии на сюжеты Троянской войны.
А вот некто другой подымается из земли, не давая спать матери:
Мать, о мать, ты жалость к сыну умеряешь дремой сна;
Так услышь меня, взываю: встань, похорони меня!
Когда такие слова выпеваются напряженно и под жалобную музыку, опечаливающую весь театр, то нетрудно и впрямь подумать, что непогребенные мертвецы несчастны:
Прежде чем зверье и птицы…
Он боится, что ему будет неудобно пользоваться истерзанными членами, а каково будет пользоваться сожженными, не боится:
Не позволь, чтоб эти кости разметались по полю,
Оскверненные, без мяса, полуобнаженные…
Чего ему бояться, выводя под флейту такие отличные стихи? Нет, после смерти всякую заботу о мертвых надо оставить. А ведь многие наказывают мертвецов, как своих настоящих врагов, – так у Энния Фиест в могучих стихах призывает проклятия на голову Атрея, чтобы тот погиб в кораблекрушении. Проклятие это жестокое, и такую гибель чувствовать тяжело; но дальше – опять пустые слова:
Атрей и Фиест – братья, сыновья Пелопа, род которого был проклят, боровшиеся за власть в Микенах. Кошмарные подробности их жизни стали темой многих трагедий.
