— Передай ему мое «спасибо».
— За что?
— За то, что он самый настоящий друг. И тебе, и мне тоже.
Забвение
Приехав к общежитию, я зашла и остановилась, как и много раз до этого, у будки вахтера:
— Здравствуйте…
— Здравствуй, Рисочка. Куда пропала?
Пропала не только я, но и жизнь, которую я придумала и люди, о которых я старалась помнить. С усилием в голове всплыли воспоминания, что у женщины проблемы с плечом, что она собиралась обязательно до настоящих морозов сходить к врачу с проблемой суставов. Об этом бы спросить, но я молча застряла у окошка, не зная — ответить нужно про жениха или про учебу, про родителей или работу? Ложь отмерла, как ненужная и высохшая часть, отвалилась от лица, словно маска без веревочек.
— Перемены случились, вот и пропала. Зашла вещи собрать.
— Замуж вышла? Или что?
Я неопределенно махнула рукой, ничего не отвечая и не задерживаясь. Соседа увидела на общей кухне, когда зашла в коридор. Поздоровалась, не дав даже шанса зацепиться словом за ненужный разговор и ушла к себе.
Хорошо дома. Комната куплена с марта, а уже успела стать домом, пусть скудная по мебели и без уютных вещичек, но своя. Сестра не дала забрать ничего из родительской квартиры, выбросила и распродала все раньше, чем я спохватилась. Лиля ничего не оставила, сразу после похорон отца и матери переделала жилье под сдачу в аренду. Петер собрал чемодан с одеждой, и все прислал в больницу вместе с документами на развод. Одна коробка уцелела, на что не поднялась рука ни у циничной сестры, ни у мужа — там нашли место дневник, фотокарточки, памятная мелочевка и бумажные документы. Дневник я вскоре сама уничтожила, оставив только листы с датой того дня, когда узнала о беременности, и описала все свое счастье от этой новости. Не смогла порвать воспоминания о самом прекрасном дне своей жизни.
Мебель сюда подбирала с помощью главврача, лишь бы была, самое маленькое, дешевое, с сайтовых барахолок. Помню, как было тяжело заставить себя заниматься бытовой, но необходимой, рутиной… Александра Витальевна Шелест вытаскивала меня обратно в жизнь, а я даже не могла четко вспомнить — какими словами. Сколько я у нее прожила, недели три или весь месяц? Там все время слилось в один серый зимний день. С чужими стенами, запахами лекарств, тихим успокаивающим голосом и крепким чаем. Мать Юргена…
Сменная одежда и постельное белье оставались в прачечной, не нашла времени забрать, квиток так и болтался в сумке. Книги не имели значения, попали случайно и я их не читала. Чашка, ложка, полотенце — сиротский набор, не нужный в новой квартире, где все есть. Если только маленький красный чайник стоило забрать, ради благодарности за службу и спасительный согрев. Ценна была только коробка.
И все сборы.
— Ирочка, вахтерша наша сказала, что ты съезжаешь?
Завернула на кухню и увидела, как сосед роется на своей полке и выуживает пустую стеклянную банку.
— Как она успела, — удивилась и не удивилась я.
— Мужика что ли нового нашла взамен жениху? Или родитель слег и нужен постоянный уход?
Смолчала. Стерпела прямые вопросы, как не услышала, — вытерла чайник салфеткой и уложила в сумку.
— Чего молчишь-то? Если проблемы, помочь можно, не чужие, соседи как никак.
Не поддавшись на уловку «добрые намерения», я произнесла:
— Все сложно, не хочу объяснять.
— А продукты? Если все равно съезжаешь, я сахар возьму, а то у меня кончился.
— У меня нет…
Сосед не ждал отказа, поэтому еще в процессе просьбы взял и открыл шкафчик Гули. Я тоже о ней немного успела забыть. Не показалось странным, что и вахтерша и сосед не обмолвились о ней, — женщины столько дней нет, куда исчезла? А логично — должны были. Обо мне новость как молния прошла — будто по громкой связи объявили на этажах.
— Так это не мои продукты, а Гулины.
— Кого?
— Шумная Гуля из-за которой вы не высыпаетесь…
«А, слониха что ли?» — готовилась это услышать, но мужчина странно посмотрел на меня и выдал:
— Не знаю такой. Новая жилица въехала, а я прозевал?
Сдав назад, толкнула дверь комнаты — удостовериться, что обстановка не поменялась. Все было — ее мебель, коврик, кровать телевизор. Как сосед мог забыть женщину, с которой жил через стенку последние три года? Сама Гуля мне рассказывала, как воевала с курящим грузчиком из-за которого невозможно было дышать. Дым проникал и на кухню, и в коридор, и к ней. Перемирие пришло через жалобы коменданту, разборки с участковым полицейским и согласием, что сосед всегда будет курить на лестничной площадке. Она обижалась на «слониху», он не высыпался от лязга кастрюль и хлопанья дверцами. А теперь «не знаю такой?».
— Роберт, здравствуйте. Не отвлекаю вас, есть минута?
Тамм ответил сразу на вызов, подтвердил, что слушает внимательно.
— Гульнара Сатти, моя пропавшая соседка, — вы о ней помните?
— Конечно. Есть новые?..
— Роберт?
Я не успела оторвать анимофон от уха, чтобы проверить — технический сбой или сеть пропала, как почувствовала всей кожей иное пространство. Обернувшись, поняла в чем дело — дверь медленно закрывалась и как только совсем захлопнулось, оборвалось все — и звонок и привязка к месту. Только бы не ловушка! Мысль мгновенно отбросила меня к случаю с сараем, когда я вошла в помещение, откуда пропал человек, а оно вдруг переместило меня к незнакомцу. Сейчас чуть-чуть иначе. Не сразу, а с посредником-комнатой.
Умудрившись без резких движений, а даже спокойно, закинуть анимо в сумку, сжать покрепче коробку, я шагнула на выход. Если все повторяется — надо считать минуты. Надо сделать так, как советовала другим пограничникам — попытаться быстро прояснить хоть что-то и бежать обратно, пока не унесло на дни и километры. А что спросить? Как глупо было не подумать об этом заранее…
Огромное витражное окно полукругом заворожило в первый же миг, и ничего другого я не видела. Тянуло холодным ветром, зимним, студеным, промораживая залу с колоннами и высоким потолком. Зябко обдало ноги и забралось в рукава, заставив поежиться и оглядеться, оторвав взгляд от внезапной красоты. Зала пустая, светлая, с остатками паркета и мусором. Заносило внутрь и листья, и пыль.
Двери были в двух противоположных стенах, — в одну я вошла, а вторая настежь распахнутая вела в соседнее помещение и там вместо второго витражного зиял проем разбитого окна. Шагала осторожно. Казалось, что и так слишком громко для здешней тишины и заброшенности. Медленно подошла к краю и выглянула, — парк. Едва забеленные снегом дорожки лежали геометричным узором, разветвляясь в глубь территории. Лавочки, фонари, урны, газоны с листвой — ничего не тронуто и не убрано. Кустарник разросся, потеряв форму, попадались на глаза и упавшие деревья. Человека здесь не было давно.
