— Вашего подопечного Сергиуса Хольта сегодня навестит работник ювенальной службы. Человек надежный, аккуратный, с большим опытом в юридической сфере и психологии. Мальчика Цезаря тоже уже нашли, с родителями связались. В этой истории будут хорошие новости, и я вам обязательно перешлю краткий отчет.
— Спасибо. Я очень признательна вам, что вы не отказали в помощи.
— Заберите листы. Посторонним не показывайте, оставьте себе для дела.
— Хорошо. Я пойду, если это все.
— Да, всего доброго, Ирис.
Я взяла стопку, убрала ее в сумку и поднялась с места. Он еще задержался в зале, открыв анимофон и что-то просматривая на экране. Сменил внимание на другие дела, отпустив и попрощавшись со мной, но у двери я задержалась и вышла не сразу. Обернулась, внимательно посмотрев на Роберта:
— Вы пограничник. Вы — один из нас.
Он замер, повернул голову и сухо спросил:
— Что привело вас к этой мысли?
Не объяснить мне этого озарения. Пришло и все, как увидела, — да, равного. Мужчину вне возраста, вне служебного положения, того, кто всегда поймет каждого из нас, кого кидает на вызовы. Как Юрген говорил про своего друга — «встретил земляка», про одни ботинки и один путь. Пограничник Роберт Тамм, с импульсом, с бегом до хода и спасением тех, кто на грани. В прошлом. Пока возрастной рубеж не лишил его этой свободы.
Вместо ответа, я приложила ладонь к груди и склонила голову. В знак почтения, сообщности и понимания. Словно этот жест был говорящим символом братства. Подобным мы обменялись с Германом тогда, когда увидели друг друга и узнали.
Роберт в точности меня не повторил, но кивнул и задержал свою голову в ответном полупоклоне. Признал, подтвердил. Даже чуть улыбнулся по-дружески.
По пути к старосте вспомнила, что забыла рассказать о перемене мест — отправила сообщением, что успела по факту проверить три из них.
Настроение выправилось. Внутренняя вина опять ослабла, дав разрешение сегодня жить и дышать с ощущением света.
Я не заслуживаю
— Я тебе не собачка, чтобы по каждому свистку кидаться! Я занята и никуда не поеду.
— Катарина, я виновата. Поэтому звоню. Не сдержалась от желания насолить тебе за нескромные вопросы. Прости.
— Святоша долбаная. Унизила меня перед таким человеком.
— Он понимает, что я дурачилась. Я встречалась с Робертом сегодня, и он…
— Ты что, обсуждала это с Викингом? Ты опять поняла эту тему?
По звукам мне показалось, что Катарина готова швырнуть анимо в сторону, так далек стал ее голос и возмущенный выдох. Через секунду девушка вернулась:
— Он меня комментировал?
— Нет, ни слова. Я покаялась и все.
— Дура неисправимая. — Пауза. Опять вдох-выдох с оттенком обреченности. — Так ты что сейчас, по делам мотаешься что ли?
— К старосте еду. А ты где и чем занята?
— На работе. Кручусь-верчусь, повара охмуряю. Вдруг влюбится и замуж позовет, так я всегда накормлена буду, и у плиты не стоять. Красота.
— Звучит… перспективно.
— А то. Ты в группу заглядывала, — у нас и так собрание вечером, чего два раза мотаться? Или прям, срочно-срочно, что кровь из носа?
— Да нет, ты права. А собрание опять общее?
— У нашего, да.
— Тогда увидимся. Заодно о деле поговорим.
Я вышла на первой же остановке и позвонила Юргену. В самом деле, не горит, выясню, что нужно, когда все соберемся. Сказала, что свободна, и мы договорились встретиться недалеко от дома в небольшом центре.
Я давно не готовила. А Юрген не брался ни за что сложнее бутербродов. Что в медучилище была хорошая столовая, что теперь при больнице, у родителей в выходные ел то, что привык с детства. Готовить самому — нет ни необходимости, ни желания. Я выбрала посуду и половник, выбрала пару глубоких плошек, хороший нож, разделочную доску, накидала в корзину продукты для супа.
На кухне сразу образовался беспорядок — и количество посуды, и немытые овощи, и пакетики специй, — всему нужно было найти свое место. Я пару раз бросила на Юргена тревожный взгляд — не злится ли он, что в его квартире теперь такие перемены. Стало меньше места, больше мусора, кухонные запахи и лишние пятнышки. Но нет, он вовлекся, без тени недовольства встал у раковины, взяв на себя овощи, пока я занималась мясом на бульон. Пока вдвоем готовили, немного обговорили новости с группы, — Юрген вовремя проверял и чат и ленту. Я обмолвилась, что вечером, как увижусь со всеми на собрании, расскажу о том, к чему пришла и раскрою подтверждения, которые получила от Роберта Тамма. Он не стал пытать меня «расскажи сейчас», согласился придержать любопытство.
Приготовили, убрались, разлили суп по плошкам и сервировали кухонную стойку миской сухарей. Пахло вкусно.
— Горячо еще. Мы так теперь будем, или купим обеденный стол, чтобы сидеть не в линию, а друг на против друга?
— А ты как хочешь? — Спросила я.
— Пока не знаю. У стойки одно преимущество есть, — он приобнял меня и поцеловал в щеку, — ты близко.
— Юрка, а тебе ничего, что быт меняется? Ты давно здесь живешь, привык по своему, все вещи на своем месте. Ничего лишнего.
— Пусть меняется. Да, я привык, только… — Юрген коротко оглядел пространство комнаты слева от себя. — Это плохая привычка. Знаешь, что я стал замечать, с тех пор как ты здесь впервые осталась?
— Что?
— Что я хочу домой. Квартира как квартира, место где я спал, мылся, хранил еду и сменную одежду. К больничной комнате отдыха и то было больше привязанности, там люди, работа, разговоры. Я не скучал один, но ощущение дома пришло только с тобой. Я в то утро уехал, и всю дорогу в мыслях представлял, как ты там, в смысле здесь, осталась. Лежишь в постели, принимаешь душ или ванну, греешь чайник, берешь кружку. Ходишь и касаешься разных предметов, и на всем остается отпечаток тебя. Присутствия. Движения. Жизни. Вечером вернулся, тебя нет. Одна аура. На этом контрасте я взвыл. Если бы ты не вернулась, я не представляю, как бы я смирился с пустотой и выхолащенностью квартиры.
— Ты купил подушку, платье и зубную щетку.
— Надеялся.
— Не был уверен?
— Трудно объяснить. Сейчас думаю, что вообще никогда не сомневался. А тогда — то страх, то надежда, то убежденность в судьбе и ее необратимости. Так что, Ирис, все вокруг может быть каким угодно и где угодно, дом там, где ты — мой любимый человек. Будем тащить в нашу берлогу все, что хочется, и перекраивать, обустраивать на двоих. Ты сама к этому как?
— Юр…
Я попыталась разобраться в чувствах, чтобы сказать, как есть, подобрав правильные слова. Хотелось наговорить разного — что я «бесприданница», что пришла с одной коробкой в руках на все готовое, а он может подумать… Одернула сама себя. Юрген оскорбится. К нему — не применимо! Это эхо другой моей семейной жизни, с Петером, когда жилье съемное, мебель чужая, любая царапинка на подлокотнике кресла и пятно на кафеле у мужа вызывали приступ паники — придется платит ущерб. Эхо безденежного упрека за купленную телятину, а не курицу. С милым рай в шалаше…
