— Сойдите на тротуар, пожалуйста.
Швейцар оглядел меня и через губу попросил. В сравнении со здешней публикой я — бродяжка, и даже дорогие детали одежды не помогли бросить пыль в глаза. Видавшие виды пальто и сапожки, ни макияжа, ни прически, ни аромата парфюма шлейфом. Простоволосая и бледная.
— Да, конечно.
Если Юрген тут появится, он тоже будет смотреться черной вороной среди журавлей. Мой «Принц», как его обзывала Катарина с издевательской заменой «и» на «ы». Мой чуткий и внимательный Юрка.
Тут же вспомнив признания подруги о любви к Роберту Тамму, я не могла не заулыбаться мыслям о разности наших мужчин. Викинг — это зрелость, выдержка, харизма и физическая сила, граничащая с уровнем силы крупного хищника. Юрген — это молодость, энергия, эмоциональность, и пусть физически он в мускулах уступал, не казался менее мужественным. Оба разные, оба мужчины — по поступкам, характеру, ответственности за себя и других. Я ощутила прилив гордости, радости и острого желания счастья всем. Сестре, Катарине, любой женщине — пусть рядом с каждой будет тот самый, любимый и желанный! Взаимно!
Так что значат все мои чувства? Люблю его? Или где-то в пути, еще в узнавании и влюбленности? Сколько нужно дней и ночей, чтобы можно было сказать «прошло достаточно времени»? Юрген влюбился в меня с первого взгляда, а полюбил с первого слова, вообще ничего толком не зная обо мне… мы даже сейчас узнаем друг друга в жизни, в быту и привычках, спрашивая мнения или выслушивая суждения о чем-то. Нужно ли все на свете знать о человеке, чтобы любить его? А может же быть и так: все узнаешь, насквозь увидишь, а любовь не придет.
Вивьен
Прождав полчаса, сделала дозвон, но звонок не прошел — вне доступа. Хотела написать сообщение, как тут же Юрген перезвонил:
— Я тоже на вызов влетел, только-только освободился. Ты где?
— На площади у памятника летчикам, от Дворцовой в двух шагах.
— А я далеко. — Буквально секунда на раздумывание, и он предложил: — Садись на пятый маршрут, как раз оба через двадцать минут доедем до мемориального парка. Погуляем там?
— Хорошо, давай.
Мы встретились вовремя, у главного входа.
Уже давно улетучилась та осторожность, которую я почувствовала в нем при нашем первом как бы свидании. Давно уже не было ни робости с его стороны, ни смущения, ни «звона» от нервов, когда веяло взбудораженностью от встречи. Милая неловкость — осела лишь в памяти, и следа не осталось в настоящем.
— Голодная? Возьмем что-нибудь?
Пока не зашли на территорию, где не стояло никаких киосков, Юрген увел меня к вагончику «Улитка». Я согласилась на все, хотела есть. А тут еще и аромат, и горячность напитков — не устоять.
— Юрка, у меня такой вызов был, неожиданный.
— И у меня. Выходит, не показалось, что ты немного взволнованная?
— А ты немного… — я сверила слово с интуитивным чувством: — виноватый?
Мы уже прогулялись, все съели и выпили, тронули разговором прошедший день слегка, не зацепляя в обсуждения события, и я по каким-то необъяснимым ноткам поняла, что Юрген чуть-чуть сам не свой. Не такой, как обычно, не такой, к какому я успела привыкнуть. Он и меня, в свою очередь, уловил.
Старосты были правы — не принято у пограничников делиться историями. Вбивалось в подкорку — это не корректно, не вежливо. Не по «кодексу», этикету, праву тех людей на грани на приватность. Мы оба застопорились на этом, потому что я хотела рассказать о сестре, а Юрген — о своем. Но мы ведь и так в стольком открылись, мы не чужие!
— Я женщину поцеловал. По-настоящему, в губы, даже с искренним желанием это сделать.
— Ого. А кто она?
Ни капли ревности, ни единой тени не промелькнуло на сердце от таких слов. Любопытно — да! Винить его в поступке — и не подумаю, ведь сама все прекрасно знаю о нашей службе, и если так было нужно, то так было нужно именно в тот момент. От чего на грани мог уберечь поцелуй?
— Да ты прям даже не сердишься, — голос выдал легкое удивление и выдох, — зря дергался.
— Зря. Что за женщина?
Мы свернули на боковую тропинку парка, чтобы точно знать — рядом случайных попутчиков не окажется. И он рассказал.
Два года назад у Вивьен Моль умерла мама. Мама, которая всю свою жизнь держала дочь при себе, задавливая на корню все желания и попытки жить отдельной, своей жизнью. Только рядом, только вдвоем, все случайные и не случайные знакомства пресекались едва ли не с первого дня — у дочери не должно было быть, ни подруг, ни мужчины, — самый близкий человек один — мама. Даже работу она подстроила так, чтобы Вивьен находилась дома, и шила-кроила в соседней комнате. За сорок лет эта несчастная вырастила огромный букет комплексов, неврозов и неуверенности в себе.
И вот вдруг два года назад ее матери не стало. К свободе и ответственности не готова, страхов много. Решимости хватило на одно — обратиться к психологу, и встать на путь исправления жизни, покореженной такой лютой опекой. Прогресс случился. Вивьен начала делать шаги к общению, завела знакомых, стала выбираться на активный отдых, и прочее. Дошло до знакомства с мужчинами, не в реальности, а в сети — по переписке.
— Я через порог шагнул, и вышел снова на улице. Знаешь кафе «Мельница», недалеко от кинотеатра?
— Конечно. Там два хода рядом.
— Я несколько секунд стоял тупо на тротуаре, погружаясь в ее жизнь, и не понимая — а где же сам человек? А потом увидел — в арке дома, со стороны двора из-за стены краешек рукава выглядывает. Вивьен пряталась там, как в убежище, и не могла заставить себя дойти до кафе. У нее назначена встреча с мужчиной, уговорившим ее на реальное знакомство. Он ей нравился, и внешне по фото, и по общению в письмах. Только ужас женщины был в одном «но».
Я догадывалась, в чем именно. Неопытность в зрелые годы, — признаваться стыдно. Старая дева с комплексом может спугнуть любого храбреца.
— Там такая куча мыслей, куча страхов и рой материнских высказываний о ее некрасивости, полноте, глупости… ну, всего, что убивало женскую самооценку. Вообще самооценку. Эта Вивьен была на грани — поддаться ужасу, снова поверить покойной матери, уйти и забить навсегда на личную жизнь, и думать забыть — насовсем. Или поверить в себя и какая есть, такая есть, пойти и реально заговорить с тем мужчиной.
Юрген сочувственно вздохнул и коротко посмотрел на меня — понимаю ли причины?
— Я зашел в арку, во двор. Посмотрел на нее и увидел, что ее трясет натурально, как зайца, мелкой дрожью. Не толстая, не уродина, вполне себе милая женщина, хоть и за сорок — не тетка, даже что-то детское в лице оставалось, нежное. И тут я понимаю, что слов нет. Не приходит в сознание ничего, что я должен был бы сказать, ни одного слога, ни звука. Мало того — ей жутко стыдно, что кто-то вдруг застал ее в момент трусости и так вот все неловко.
