— Вы меня берете?
— Беру. На этой неделе не приходи, а на следующей, опять с понедельника начинай смену. В воскресенье я вышлю тебе график, список нужных документов на оформление.
— Хорошо. Вам точно не нужна помощь на последние два часа?
— Иди.
— Спасибо, Ирина. Я рада. И взаимно признаюсь, что мне здесь легко и комфортно, я даже не заметила, как прошло столько времени.
Последнее, что обговорили, пока я одевалась в уличное, это зарплату. Много хозяйка предложить не могла, но в таком крохотном и частном салоне и не будет по-другому. Это не гигантские сети индустрии красоты, и не столичные звезды «Бриллиантовых ножниц». Я согласилась. Ведь взамен я получала работу рядом с домом, адекватную начальницу, возможность вносить свой вклад в семейный бюджет и возможность снова заниматься любимым делом.
Убежала. Отправила Юргену радостное сообщение, что я понравилась и мне понравилось. И все часы до вечера решила потратить на прогулку по Сольцбургу. Самовольно подежурю на вызовах, если они случатся, и пешком дойду до старосты. Ему в обязательном порядке нужно доложить о том, что появилась постоянная работа и теперь всегда высылать ему график трудовых дней и отгулов. Можно и позвонить, но раз все равно прогулка, то пусть будет с конечной целью.
Юрген сразу не ответил. Видимо, был занят. Отправлять ему сообщения я не боялась, это его не отвлечет и не собьет руку в какой-нибудь процедуре, ведь анимо в кармане на беззвучном. Или, если в больнице дело серьезное, вообще в запертом шкафчике.
Ноги все же устали. Через час ходьбы, почувствовала гудение в коленях и ступнях, — много стояла и перешагивала у кресла, отвыкла. В пальцах от давления «ушек» ножниц тоже чуть-чуть ломило. Пройдет. Как войду в режим, так и перестану замечать.
Поначалу голова еще была загружена прошедшим «испытанием», перебором лиц и задач. К количеству людей, концентрации разговоров тоже нужно было привыкать заново. Но потом мысли перенаправились к людям и событиям личного круга. Шла и улыбалась в пространство, думая о Катарине, на которую обрушилось все и сразу. О Роберте, который тоже как-то разом принял решение о перемене в своей жизни. О родителях Юргена, у которых вчера в гостях я чувствовала себя так, словно опять очутилась в семье. С мамой и папой. Думала о дедушке, который сказал мне во сне «Спасибо, что проводила» и это было о том коротком отрезке в конце его жизни, а не о призрачной улице Сольцбурга. Я его любила так, как не любил сын. И сейчас уже незачем судить — сам дед виноват в этом или нет, муштруя его строго и холодно, а меня больше балуя и прощая. Не важно. Последние его годы он не провел в одиночестве.
И о Юргене думала. О его «пьяном» состоянии утром после моей спонтанной ласки. Вспоминала и опять чувствовала возбуждающий холодок в животе, дающий легкость и заряженность. Если представить себя злодеем, совершившим что-то жутко несправедливое, то можно сказать, «упивалась злорадством». А я, беря обратное, «упивалась нахальством», причинив ему удовольствие. Мне нравилось, что я этого захотела. Что смогла стать такой откровенной и раскованной, забыв напрочь о всех прежних комплексах и внутренних запретах. И будет что-то еще. Эта ночь — одна из открытий себя, как женщины. Как любовницы. Той свободной Ирис, которая не постесняется всех своих «хочу» с Юргеном! С его горячим и сильным телом.
Пошел легкий снег. Я была уже на полпути к старосте, как поймала вызов и свернула с маршрута, побежав к ближайшему ходу.
Сержик
Позвонить ей… молодой мужчина жил с матерью, работал водителем на крупном предприятии Сольцбурга и никогда не считал себя неудачником. Его жизнь — это его жизнь. Матери нужна помощь и уход, ей ампутировали ступни из-за диабета, и она стала инвалидом. Фыркала там одна на работе «маменькин сынок», но плевать: его семья — это его семья. Денег достаточно, звезд с неба не хватал, амбиций не имел. Женщины были, но больше для развлечения, — серьезно не думал ни о ком. Не цепляли.
И три дня назад он понял — почему. Потому что они — не она… Вероника, которая со старших классов называла себя только Вероной, с ударением на второй слог. Девушка, в которую он был влюблен до безумия в свои семнадцать. Верона — самая красивая, самая умная и самая бесшабашная девчонка, звезда среди одноклассников и головная боль для школы. Училась отлично, да, но характер и выходки!
Сколько лет прошло? Одиннадцать, — она появилась три дня назад на их предприятии как представительница столичной компании, и шла вместе с целой группой «смотреть цеха», чтобы вполне себе профессионально обсудить деловые моменты, прежде чем заключать соглашение. Шикарная Верона, богатая, с острым умом и крепкой хваткой управленца. Королева, а не женщина. А он — кто? Неудачник, каким себя до этой минуты никогда не чувствовал?
— Что, мам?
Он завис с анимо на кухне и тупо смотрел в экран — раздобыть номер Вероники он смог. А позвонить — колебался.
— Что, Тео? — Не расслышала мама и подумала, что это он ей первый с кухни говорит. — Не ори, а приди и скажи.
Федька, Федор, он же — Теодор поднял голову и уставился на меня. И одновременно как бы сквозь меня. Изумленно и в неверии огляделся и повысил голос:
— Ма, это ты сейчас сказала?!
— Чего?
А я повторила:
— Позвони мне. — И продолжила: — Я столько раз искала в других мужчинах твои голубые глаза и эту самоуверенную улыбку.
Когда вышла из подъезда, то не отправилась дальше сразу, а задержалась немного — посмотреть на бледное до молочной белизны небо и глубоко вдохнула. Снегом пахнет. Он стал падать влажными хлопьями на лицо и приятно щекотать кожу. А ведь зима уже завтра! Завтра первое декабря и наш день рождения!
Проверила анимо — Юрген пока не ответил. И по всему прочему глухо, — никто меня не потерял, не взывал и не беспокоил. Оглядевшись, увидела дневной пустынный двор и одиноко сидящего мальчика на дальней лавке площадки — у замерзшей комом песочницы. Сосем один, рядом никого — ни взрослых, ни сверстников. И тут я пригляделась внимательней.
— Сержик!
Зачем воскликнула, сама не знаю. Сорвалось. Мальчишка вскинул глаза, до этого сосредоточенно разглядывая свои ботинки и стукая их «бортами», и вдруг вскочил и побежал ко мне.
— Фея!
Заметно хромал, но смело и без боли наступал на ногу. Сержик раскинул руки и собирался меня обнять, поэтому я взаимно потянулась к нему — сократила расстояние, сделав быстрые шаги на встречу и чуть наклонилась. Обняла ребенка.
Это не правильно. Пограничники так не делают, они незримая армия и их забывают, даже если увидят. И даже если отставить службу — я чужая женщина, обнявшая чужого ребенка.
— Ура! Какая ты красивая! Я о тебе Цезарю рассказал, он мне поверил. Ты пришла меня навестить?
— Нет, — призналась честно, — я тебя случайно увидела. Вот в этом подъезде одному хорошему человеку понадобилось мое волшебство, и я прилетела на вызов. Только т-с-с-с…
