Телефон завибрировал, знаменуя о новом сообщении и заставляя Ал вернуться в реальность. Колин интересовался, куда она пропала. Почувствовав, что правильно будет перезвонить, Алекса еще несколько раз выдохнула, приводя дыхание в порядок, набрала бойфренда и объяснила ситуацию. Умолчала только о том, что отвез ее Паша. Этого Филлипсу знать ни к чему. Сцены ревности сейчас явно будет лишней.
Завершив разговор, отправилась в ванну. Приняла душ и почистила зубы, вернув стаканчик с щетками на его законное место. Паша всегда сдвигал его в свою сторону. Но сейчас это его действие не вызвало очередной приступ раздражения. Вторая щетка уже не казалась инородной вещью в ванной комнате, а пена для бритья, стоящая на раковине вместо того, чтобы находиться в ящике не вызвала оскомину. Ал просто поставила ее на место и вернулась в комнату. Судя по шагам, раздавшимся по коридору, Паша куда-то ушел.
Тревога мягкой поступью начала возвращаться, прямо как в детстве, когда девочка оставалась сама в комнате. Захотелось, чтобы рядом снова оказался папа, способный защитить ее от фантомных призраков прошлого.
Находиться в спальне одной стало до смешного страшно.
Паша же спустился в гостиную, взял из бара бутылку виски, которых здесь было в избытке, и, откупорив ее, сделал большой глоток прямо из горла. Обжигающая жидкость окатила теплом трахею. Ему нужно было выпить. Желательно много, чтобы выжечь из памяти пухлые губы Алексы и ее взгляд, полный необъяснимого ожидания. Чёртова Фостер!
Если бы Паша ее сейчас поцеловал, она бы не оттолкнула. Можно было бы даже поспорить на ее новенький мерс, что ответила бы взаимностью и вероятно даже легко повелась на секс. Да сто пудов повелась бы. И это был бы самый ох*ный секс, потому что уже сейчас его шпарит только от одной мысли о девчонке рядом с ним. Но уже завтра ни сам Паша, ни Алекса не смогли бы даже смотреть друг на друга.
Потому что им обоим это не нужно.
Паша зажмурился, ощущая, как внутренности начинает кипятить и, сделав еще один глоток, решил, что если выпьет всю бутылку, от этого хуже не станет. Поднялся к себе, а когда вошел в комнату, так и застыл на месте, не донеся желанный алкоголь до рта. Разворачивающаяся картина пригвоздила к месту.
Фостер не закрыла дверь со своей стороны, и через небольшой коридор ванной комнаты он мог увидеть, как девчонка натягивает короткие пижамные шорты, не заметив его возвращения.
Да твою ж мать! Тяжело сглотнул.
Упругая подтянутая задница прячется под атласной тканью, вынуждая Дубнова стиснуть зубы от острого прострела возбуждения. Нужно бы отвернуться, но он, как маньяк, продолжает пялиться, медленно исследуя глазами стройную талию, выпирающие лопатки и колечки позвоночника, по которым сейчас мог бы провести сначала пальцами, а потом языком.
Воздух тугой субстанцией застрял в горле, когда Алекса немного повернулась туловищем, чтобы взять лежащий на кровати топ. У Паши перед глазами помутнело, а в штанах заискрилось. Идеальная небольшая вздернутая грудь подпрыгнула и исчезла под тканью, но перед этим кромка топа зацепилась за напряженный сосок. Блядь.
Дуб сжал кулак и едва не засадил им в стену. Зубы свело от желания прикусить его и оттянуть зубами.
Открыл дверь и хлопнул ею, давая знать о себе. Алекса резко обернулась, но он больше не смотрел на нее. Прошел вглубь комнаты, где его не было видно, и отхлебнул из бутылки. Член распирал брюки и горел желанием распластать Фостер на ее белоснежной кровати и ворваться в совершенное тело. А потом целовать, целовать и снова целовать.
Твою ж мать! Последнее явно лишнее.
Избавившись от футболки, Паша вошел в ванну. Алекса, решив дать соседу личное пространство, прикрыла дверь со своей стороны и легла в постель, стараясь не думать о том, что снова хоть и быстро, но все же успела пробежать по идеальному мужскому телу глазами.
Холодная вода помогла Дубу совсем немного. Осознание того, что Фостер совсем рядом, кипятило мозги и взрывало член. Чтобы совсем не рехнуться ночью, Дуб обхватил ствол пальцами и, зажав его в кулаке, сделал несколько движений рукой вперед и назад. Много не понадобилось. Слишком ярким было воспоминание ее торчащего соска и камушка пирсинга в пупке. А ещё возбужденная фантазия в красках нарисовала то, что он сам бы с ней сделал, окажись внутри чертового совершенного тела. Паша кончил быстро и бурно, матерясь на самого себя за ненужные эмоции.
Вернулся в спальню и уже хотел было закрыть дверь, как взявшись за ручку, передумал. Решение пришло спонтанно. Улегся в постель, закидывая руки за голову и утыкаясь глазами в потолок, а через несколько мгновений услышал, как открывается дверь со стороны Алексы. Повернул голову.
Ал замерла. Думала, если откроет дверь хотя бы в ванну, тревога пусть ненамного, но отступит. Самовнушение должно сработать. А увидела, что брюнет оставил свою дверь открытой, и сердце забилось быстро-быстро, воспаряя к горлу.
Он смотрел на нее. Сквозь разделяющие метры Ал чувствовала пристальный взгляд и была глубоко тронута жестом соседа. Это первый раз, когда его дверь была открыта. Для неё. Он сделал это для неё.
Фостер развернулась и легла в кровать. Лунный свет падал сквозь окно, и Паше даже показалось, что она улыбается.
Глава 18
— Па-ша́!
Алекса окликнула Дубнова, когда тот собирался по-быстрому свалить утром из дома. Не получилось, мля.
Обернулся. Блондинка шла в его сторону как всегда одетая с иголочки. Разлетающаяся юбка немного выше колен начала мгновенно свою игру с богатым воображением парня. Лучше бы штаны надела! И кофту желательно оверсайз, а не эту блузку с открытым декольте.
— Прекрати называть меня по имени, Фостер! Иначе заставлю делать все то, что обязаны наложницы, — потянул уголок губ вверх, продолжая наблюдать за приближающейся фифой.
Сегодня Алекса почти не красилась. Только губы блеском выделила, который ему сожрать захотелось, как только она подошла.
— Почему наложницы?
— Потому что то, как ты коверкаешь мое имя, звучит как «султан», поэтому, Фостер, либо подчиняйся, либо выбери другую форму обращения.
Мраморные глаза прищурились. Паша понимал, что снова уводит их от вчерашней точки общения туда, откуда они начинали, но топтаться в том месте было опасно. Пусть лучше считает его придурком и выпускает колючки, об которые он поцарапает кожу, главное, чтобы не внутренности.
— И какую же? Это твое имя.
— Мое имя Паша, с ударением на первый слог. Можешь звать меня Дубнов, я же зову тебя Фостер, — Дуб подождал, пока Ал выйдет на крыльцо, и пошел вниз по ступеням.
— Я заметила. Тебе не очень нравится мое имя.
Паша не стал ничего объяснять. Вряд ли она поймет эти воображаемые рамки, воздвигнутые парнем вокруг нее. Фостер было чем-то абстрактным, общим. А Алекса… совсем другое дело. И называть он ее по имени не собирался. Это прерогатива Филлипса.
