Черт его раздери, Алекса помнила! Помнила, хоть и старалась с ночи думать о чем угодно, только не о своей слабости в общественном туалете, где их мог увидеть кто угодно.
— Я была пьяна, — прошептала пересохшими губами, стараясь не закатить глаза от ненавистного удовольствия, окутывающего собой желающее еще большего тело.
— Серьезно? — ехидство в голосе брюнета не осталось незамеченным.
Он вдруг достал руку из ее трусиков и поднес прямо к лицу. Демонстративно раздвинул пальцы, показывая, как между ними тянется вязкая жидкость, и вызывая в Алексе приступ стыда.
— Сейчас ты тоже пьяная? Именно поэтому так намокла?
Алекса дернулась всем телом.
Боже, кто это? Она помнила Пашу шутом в дневные часы и серьезным, молчаливым ночью, но вот таким напористым, откровенным в своих желаниях видела впервые. Это напугало и одновременно вызвало только еще большую дрожь.
— Отпусти! — крепко сжала зубы, чтобы больше не выдать срывающегося голоса, но самоуверенный нахал даже не подумал выполнить просьбу.
Сунул руку обратно и размазал влагу по клитору, заставляя ноги подкоситься от пронзивших ощущений.
— Закончим, и отпущу! — пробасил голос, наполненный угрозой и в то же время обещанием.
Сердце бедной девушки гулко забилось, в ускоренном режиме перекачивая кровь. В ушах зазвенело, низ живота стянуло разогретой донельзя спиралью.
Пашу ломало. Он уперся членом в женскую поясницу, чувствуя, как пальцы на левой руке сводит, с такой силой сжимал полотенце, чтобы не сбежала. Указательным и средним правой растирал набухший клитор, наблюдая за порозовевшим женским лицом.
Алекса и сама не понимала, что теперь уже хоть и неосознанно, но откинула голову назад, расцарапывая ногтями мужское запястье. То ли оттолкнуть пыталась, то ли прижать сильнее. В голове все смешалось. Еще никогда она не позволяла вот так откровенно себя касаться. В любой момент мог войти кто угодно — отец, миссис Хадженс, прислуга… Но сейчас все мысли растворились в лаве набирающего обороты порочного удовольствия.
Ал чувствовала только стремительно приближающийся оргазм, с каждой секундой грозящийся разорвать ее на мелкие части. Ноги дрожали, воздуха не хватало.
Паше казалось, что он еще немного, и сам кончит. Рефлекторно начал тереться членом о женскую кожу. Трусы явно мешали, но трахнуть ее вот так здесь и сейчас не хотел. Он хотел ее оргазма. Для него.
Давно Дуб подобного не испытывал. Нет, девушки от него всегда удовлетворенные уходили, но это было скорее делом принципа. В Свете, Кате, Юле, Насте он находил мимолетное отвлечение от реальности. А с Алексой все было иначе. Ему до ломоты в костях хотелось видеть, как благодаря ему почти всегда строгое лицо искажается в экстазе. Как она стонет и говорит это ее «Па-шаааа» с ударением на последний слог. Мать же вашу, ящик Пандоры на хрен открылся…
Позвоночник прострелило молнией, когда Фостер вдруг громко застонала, откидываясь на Пашу всем телом и начиная дрожать.
Дуб зашипел, ускоряя движения пальцами и чувствуя, как она оседает, а женское тело бросает в лихорадочную дрожь. Мляяяя… Стиснул зубы, понимая, что и сам готов кончить от таких эротичных стонов. Слишком сильно хотел девчонку еще со вчерашнего вечера. Слишком невыносимым было возбуждение. И то, как Алекса сейчас пульсирует на его пальцах, никак не делает это для него проще.
Губами уткнулся в светловолосый затылок, выдыхая горячий воздух из легких и продолжая продлевать ее удовольствие. Мышцы трещали, как ветки, брошенные в костер, накаляясь от пожирающего желания.
Алекса на несколько коротких мгновений выпала из реальности. Ее ослепило. Оглушило. Вырвало в яркую клоаку, в которой собственное тело пронзило миллионом мелких иголок чистого удовольствия.
Она еще никогда так не кончала. Ее трясло. Выкручивало. Сердце билось, как умалишенное…
Господи… Вот так позорно около бассейна в собственном доме. С Пашей. С тем, кто, возможно, производит точно такие же манипуляции с другими девушками, и они точно так же сходят с ума, потому что он делает это настолько умело, что не поддаться невозможно. А еще … просто потому что Алекса хотела поддаться.
Клоака выплюнула девушку обратно, пережевав ее падшее достоинство и обезоруженную гордость.
Захват вокруг шеи ослаб, мужская рука вынырнула из белья, и теперь девушка смогла обернуться. Колени все еще дрожали, когда она осмелилась поднять глаза и встретиться с темными карими. В них, на удивление, не было высокомерия, насмешки или торжества. Паша смотрел на нее тяжело. Подавляюще и неудовлетворенно. С диким голодом, от которого у нее мурашки по спине вниз покатились. Парень походил на голодного зверя в безлюдном лесу. Словно только и ждет, чтобы наброситься и растерзать.
Алекса тяжело сглотнула.
Секунда, и женская ладонь врезалась в его щеку со звонким шлепком.
Паша губы сжал.
Нужно было бы накричать на него, ударить еще раз. Но у Фостер не осталось на это сил. Да и находиться в такой близости все еще чувствуя, как между ног тянет от сотрясающего оргазма, было выше нее. Развернувшись на пятках, быстро вышла из зала, оставляя Пашу один на один со звенящей тишиной.
Щеку дергало, но ему было плевать на эту мизерную боль. Он получил то, чего так жаждал, вот только проблема: теперь он захотел еще большего.
Член болезненно ныл, требуя разрядки. Внутренние органы горели, а зубы, казалось, превратятся в крошку — так сильно сжимал их от желания догнать, содрать чертовы трусики и войти в горячее тело, которое еще секунду назад так сладко пульсировало в его объятиях.
Уперся руками в бока, пытаясь восстановить дыхание, и наткнулся взглядом на лежащий рядом телефон Алексы.
Разве можно было придумать лучше?
О чем там просил Грег?
Схватил гаджет с шезлонга и отправился следом за ней, повесив полотенце на локоть, чтобы не столкнуться с кем-то в коридоре и не продемонстрировать свой сумасшедший стояк.
Вот только никак не думал, что выйдя из зала, наткнется на картину идеальной семьи.
В столовой находились Грег, Алекса и мудак кэп, видимо только приехавший. Блядь, его выражение лица надо было видеть. Рядом с Фостером старшим этот кретин выглядел покладистым пекинесом, льющим слюни на его дочь. Рука на талии Алексы, поглаживающая кожу, все еще красную после того, как Паша терся об нее членом, возродила тучу черной ревности.
