А Андрей все продолжает сладкую, невозможную пытку. Дразнит, ласкает языком, и… дует прохладным воздухом, а я выгибаюсь на кровати.
Когда я уже на пределе, когда уже, кажется, охрипла от выкриков и стонов, чувствую, как Андрей приставляет горячую, пульсирующую головку к клитору, и ласкает меня, как совсем недавно пальцами и губами, продолжая игру. Тянусь к его члену, направляя его туда, куда мне нужно.
Стонет, едва оказавшись во мне, и толкается глубоко. Он тоже на пределе, а мне хватает лишь пары глубоких и быстрых движения его члена, чтобы увидеть вспышку солнца. Но Андрею пока мало… оперся на локти, дышит тяжело и часто, таранит мою глубину. Закидываю ноги на его талию, и двигаюсь навстречу. Принимаю желанного мужчину в себя, отдаюсь вся, без остатка. Удары его члена становятся быстрее, и еще быстрее, и он содрогается во мне.
Чувствую наслаждение Андрея также ярко, как и свое совсем недавно. Улыбаюсь мужчине, который еще во мне. Андрей целует меня, но я так устала…
И я засыпаю.
Сплю я в последнее время много и с удовольствием. Дорвалась, называется. Учебы нет, работы нет — ее поиски я пока отложила. А по ночам меня мучают кошмары, причем видятся мне не убийства, а просто какие-то мерзкие кадры: то по мне крысы бегают, то я падаю, то убегаю от кого-то страшного…
Андрей всегда рядом, и лишь он не дает мне сойти с ума! Ночи были бы моим персональным кошмаром, если бы не он. Если бы не его руки, в капкане которых я прячусь от любого кошмара. Он — тот, кто всегда меня поймает, если я начну падать. Он ведь сильный, и вытащит меня из любой беды, что уже бывало со мной.
А после кошмаров я сплю до полудня, да и потом еле волочу ноги в ожидании вечера. И не замечаю за всем этим, как пролетает январь. Осознаю, лишь когда вижу на телефоне, что уже первое февраля.
И весь сон с меня слетает. Андрей уехал на пару часов, оставив на кухне нескольких парней, охранять меня… да от кого меня сейчас можно охранять, глупый?
Может, позвонить кому? Листаю телефонную книжку, и натыкаюсь на номер Анатолия Марковича. А что, если…
Что, если он может устроить мне свидание с родителями? Он ведь полковник! Вдруг!
Но что, если он потребует от меня невозможного? Ведь даже ради родителей я не смогу предать Андрея.
Звоню, не ожидаю даже, что трубку поднимет, но он отвечает после второго гудка.
— Марина, здравствуйте!
— Здравствуйте, — я на минуту теряюсь, растратив весь запал. Но решаюсь. — Анатолий Маркович, мои родители арестованы. Эдуард и Марианна Ярмышевы. Они уже… уже месяц как задержаны.
Месяц! О Боже! А я только очнулась! И только произнеся эти слова, вдруг осознаю всю неправильность происходящего.
— И? Вы о чем-то хотите меня попросить?
— Да, — решительно говорю я. — Меня к ним не пускают. И я подумала: вдруг вы можете мне помочь?
— Я могу это устроить, — тут же отвечает полковник.
Я улыбаюсь, но чувствуя неловкость, говорю:
— Анатолий Маркович, я должна сразу вам сказать, что ничего не стану предпринимать против Андрея. Потому, если вы решили мне помочь из-за…
— Нет, я на это не рассчитываю. Пока. Считайте, что это просто дружеский жест, — отвечает полковник, я слышу, как он что-то быстро печатает. — Я отправлю вам сообщение о времени свидания, и Марина… мой вам совет: не говорите Громову об этом! Он не обрадуется, что вы обратились ко мне за помощью!
Я и не собиралась.
Прощаюсь с полковником, и через пятнадцать минут получаю от него сообщение: четвертое февраля в десять утра.
В понедельник!
Наконец-то!
Встречу мне разрешили с мамой. Отца так и не привели, но ладно уж! Главное, мама здесь, и я, как в детстве обнимаю ее. Словно и нет той стены, возникшей между нами, как я повзрослела.
В конце концов, Андрея ведь я принимаю, а он творит гораздо более страшные дела.
— У нас час, — говорю я. — Как ты? Ты получала передачи? Что вообще произошло?
— Ох, Марина, это так ужасно! Это место — оно не для меня, — отвечает мама, накрыв мои ладони своими. И понижает голос, чтобы никто лишний не услышал. — Если бы я знала… никогда бы ничем подобным не занималась, лишь бы не оказаться здесь! И, если получится выбраться, больше никогда…
— Я обязательно вытащу вас с папой! — говорю решительно, но уверенности этой не чувствую.
Напускное это.
— Надеюсь, — протягивает мама. — Вот только наш адвокат — полнейшая бездарность. Плюгавый мужичонка выделенный нам с отцом нас скорее утопит, чем вытащит.
Что?
— Андрей сказал, что он нанял хорошего адвоката… — начинаю я говорить, но мама перебивает меня.
— Он соврал! — яростно шипит она. — У нас бесплатный защитник, и ладно бы он хоть старался вникнуть в дело, но нет! Этот Аркадий, или как там его… он — амеба! Уставшая жить, и разочарованная во всем амеба! Ему плевать и на нас, и на себя, на суд вместе с его Фемидой! А Андрей твой — моральный урод, и я зря понадеялась, что ради тебя он изменится! И… почему ты не навещала нас целый месяц? Наш, с позволения сказать, адвокат сообщил нам, что ты улетела отдыхать…
Сижу, хлопаю глазами в недоумении, и молчу. Как же так? Андрей ведь обещал помочь, говорил, что адвокату можно доверять, но ему пока недосуг со мной встретиться — так он занят.
А я спала. Весь месяц!
— Я пару раз приходила, но меня не пускали, — бормочу я. — Мама, это недоразумение! Я поговорю с Андреем! Не понимаю ничего…
Мама вздыхает, и приглаживает сальные волосы руками.
— Он тебя обманул. И, думаю, наш арест — его рук дело, только я не понимаю, зачем? Может, хочет убрать нас из твоей жизни…
— Да о чем ты говоришь вообще? — повышаю я голос, и мама прищелкивает пальцами, чтобы я замолчала.
— Мы договорились, чтобы Громов не вмешивал тебя, чтобы не заставлял отдавать долг. Должны были сразу так поступить, чего уж! Но лучше поздно, чем вообще никогда. Наш с отцом долг ведь. И мы начали работать на Громова, выполнять кое-какие поручения, — мама мнется, а затем решается. — Пару раз мы отвозили какие-то странные сумки со склада. Один из его людей прятался у нас дома неделю — недавно раненный паренек. И Громов переписывал на нас несколько компаний, лишь недавно их забрав. Неделю не было никаких заданий, и под Новый Год нас выводят из квартиры, и показывают багажник, набитый героином! И наши отпечатки на ручках сумок!
