В ответ первые секретари окрыли семафор для репрессий, потому что не могли терпеть на местах в своих «обустроенных гнездах» оппозицию, даже конструктивную, с которой решили бороться самым легким способом — устранением ее с политического подиума.
Юрий Жуков писал, что именно первые секретари партии дружно стали писать в ЦК: «согласны на альтернативные выборы, но не сейчас, сейчас у нас НКВД вскрыл тайную подпольную контрреволюционную организацию, которая готовит переворот, и пока мы с ними не расправимся, альтернативных выборов быть не должно».
Они-то и стали инициаторами массовых репрессий. Достаточно вспомнить латыша Роберта Эйхе — 1-го секретаря Западно-Сибирского крайкома ВКП(б), а затем Новосибирского обкома партии, привозившего в Москву списки для расстрела своих сограждан. Такие, как он торопились доложить вождю, сколько они хотят расстрелять и отправить в лагеря. Среди передовиков «по квотам на кровь» был и Никита Хрущев.
Таким образом, Сталина они поставили перед выбором: либо он соглашается с проведением этих репрессий, либо через пять минут кто-то из первых секретарей выступает и говорит, что Сталин оппортунист. А потом — он, мол, предал идеалы пролетарской революции и заветы Ленина и поэтому не может оставаться в рядах партии, мы его исключаем — потому что это очередной враг народа. Разумеется, через час-два его бы уже не было среди живых.
Это было такое время, что детей революции пожирала новая партийно-чиновничья жизнь. Ведь пели песню на музыку Мурадели и слова Каменецкого:
…Есть у Революции начало,
Нет у Революции конца!..
Автору вспоминается послевоенная жизнь на Западной Украине в заштатном городе Сарны, что на болотистом Полесье, конца 1940-х и начала 1950-х. Жилось всем не очень здорово — аборигенов одолевали бедность и малярия. Многие жители городка носили телогрейки и ходили в «резаках» — резиновых сапогах. А крестьяне, приходившие из деревень на рынок или в магазины, шли в лаптях («постолах») или самодельных сандалиях («чунях»), изготовленных из автомобильных покрышек — разбитых машин по полям минувших битв валялось много. Селяне шли с домоткаными ряднами за спиной. Они служили своеобразными рюкзаками. А вот секретарь райкома ходил «в коже» — кожаных куртках, пальто, шляпах… Запомнилось, что у центрального входа в здание партийного храма — райкома — висел огромный портрет Хрущева, написанный доморощенным художником с чрезвычайно большой бородавкой над левым крылом носа. Скоро этот портрет сняли и повесили стандартный «правильный» его лик.
Не с той ли поры КПСС во главе с Никитой Сергеевичем стала терять авторитет среди простого народа?
История с генералом Гордовым
Легко скрыть ненависть; трудно скрыть любовь; всего же труднее скрыть равнодушие.
Людвиг Берне
В связи с создавшимся острым стратегическим положением на базе полевого управления войск Юго-Западного фронта в составе 21, 62, 63-й и 64-й армий, в середине лета 1942 года был образован Сталинградский фронт. Возглавил его маршал С. К. Тимошенко. Думается, Сталин и Ставка ВГК поставили его на этот фронт не случайно — исправлять «харьковскую ошибку».
Ставке стало очевидным, что Тимошенко как командующий не способен спасти Сталинградский фронт от очередного поражения. 22 июня 1942 года Ставка ВГК утвердила командующим Сталинградским фронтом (СФ) генерала В. Н. Гордова, что со временем вызвало негативную реакцию в войсках.
Вспоминает генерал-майор в отставке М. А. Белоусов:
«Весть об этом встретили на фронте с крайним неодобрением. Это назначение расценивали так: или Ставке не известны отрицательные качества Гордова как военачальника, или же в верхах не рассчитывают удержать Сталинград и поэтому не проявляют должной требовательности при подборе кандидатур на этот высокий пост. Для командиров взводов, рот и батальонов фигура Гордова ассоциировалась с бессмысленной Харьковской операцией.
С учетом настроений, сложившихся в войсках, и многочисленных сигналов начальник Особого отдела фронта генерал Н. Н. Селивановский информирует члена Военного совета Н. С. Хрущева о недоверии в войсках к Гордову и необходимости исправить ошибку, происшедшую при его назначении.
Хрущев, как сообщал позднее Селивановский, утверждал, что для него назначение Гордова стало тоже якобы неожиданностью. По словам Хрущева, на совместном заседании Государственного Комитета Обороны и Ставки ВГК Сталин заявил:
— Тимошенко устал, его надо освободить от должности командующего Сталинградским фронтом. Своим преемником он рекомендует генерала Гордова. У кого есть по этому вопросу соображения?
В кабинете вождя повисла гробовая тишина.
Хрущев, по его словам, рассчитывал, что против выступит член ГКО Берия. Но тот промолчал. Не решился возражать Сталину и Хрущев. Гордова единогласно утвердили командующим фронтом. Хрущев в этом случае кривил душой. Речь шла не о возражении Сталину, а о возражении Тимошенко. О негативных качествах Гордова как военачальника он ранее обстоятельно информировался Особым отделом фронта, однако на предложение Сталина высказаться предпочел отмолчаться. Что это было? Наверное, трусость, помноженная на равнодушие.
И главный армейский контрразведчик Сталинградского фронта о реакции войск на назначение Гордова решил информировать Центр — самого Сталина.
Предпринимая такой шаг, Селиановский шел на вполне вероятный риск. Документ направлялся без согласования с крупным партийным чиновником, назначенным членом Военного совета фронта Хрущевым. Кроме того, он направлялся через голову Управления особых отделов и без согласования с самим Берией. Особые отделы того периода входили в состав НКВД СССР.
Все это Селивановский понимал, о чем свидетельствует его заявление: «Неважно, что станет с нами, главное спасти Сталинград, спасти страну». Время было грозное — Берия ведь мог задержать телеграмму и расправиться с ее автором.
Телеграмма к Сталину попала. Ее доложил личный секретарь Верховного Главнокомандующего Александр Николаевич Поскребышев в присутствии комиссара Генштаба генерал-майора Федора Ефимовича Бокова.
Как свидетельствовал Боков:
«Сталин сразу же позвонил Берии и спросил — получил ли он телеграмму и было ли ему известно до назначения Гордова то, что в ней сообщается? Ответы Берии, видимо, не удовлетворили Сталина, и он стал раздражаться. Я при этом покинул кабинет».
26 июля 1942 года из Москвы пришла телеграмма-молния, предписывающая Селивановскому срочно явиться к Берии.
В Москве, по воспоминаниям начальника Особого отдела Сталинградского фронта генерал-майора Н. Н. Селивановского: «Берия долго меня ругал, заявляя, что я сую нос не в свое дело, что назначение командующих фронтами — прерогатива Верховного командования…»
— Какого х… ты лезешь не в свои дела… выслужиться хочешь?! — орал с покрасневшим лицом Лаврентий Павлович. Энергично жестикулируя руками, он неожиданно сбил пенсне, упавшее ему под ноги на ковер.
