– Девочка выросла?
– Да, Денис, выросла. – Бережной вздохнул: – Родители допустили самую распространенную ошибку, которую делают многие в семье с младшими детьми: они ничего от нее не требовали, кроме того, чтоб она хорошо кушала и по погоде одевалась. Ее баловали. Причем в свои двенадцать я уже понимал: Неля растет капризной, эгоистичной и уже умеет манипулировать людьми. Я это видел, а родители – нет, не желали видеть. Они так беззаветно и слепо ее любили… Она пошла в школу – и мама несколько месяцев торчала под дверями кабинета, на переменах глаз не спускала с обожаемой девочки, чтоб никто не обидел, даже невзначай не толкнул. А это же дети, но чуть что – виновника хватали за шиворот и кричали: «Немедленно извинись перед Нелечкой!» Уже к концу первого месяца учебы от Нели стали шарахаться дети, но маму это не остановило, все вокруг были невоспитанными хулиганами из семей алкоголиков, понимаете? Пока остальные родители не взбунтовались и на ближайшем родительском собрании моей маме не была устроена, как она, плача, говорила, публичная порка. Положение спасла директриса: она вызвала маму к себе и побеседовала. О чем они там говорили, не знаю, но мама перестала торчать под кабинетом. Ну а дома Неле вообще все было позволено. И не сказать, что наши родители были глупыми людьми, ни в коем случае! С меня требовали, как положено, воспитывали, контролировали, наказывали, если требовалось, но когда дело касалось Нели, они словно слепли. Я пытался что-то говорить, но меня обрывали сразу же, причем довольно жестко. Закончилось это тем, что я перестал говорить им. В школе дела Нели шли неважно: подружек у нее не было, в классе ее недолюбливали, на родительских собраниях учителя говорили маме, что Неля не слишком хорошо себя ведет, и она возмущалась – придираются к ребенку! Но я-то знал, что все это правда.
Люба сидела, словно окаменев внутри. Она помнила маму веселой, очень доброй, она играла с ними, читала книжки, водила в кукольный театр… Рассказ дяди об избалованной девочке – это не о ее маме!
Но, с другой стороны, зачем ему такое выдумывать?
– То есть в переходном возрасте проблемы усугубились. – Диана сжала руку мужа. – Так обычно бывает.
– Меня гложет мысль, что родители сами, собственными руками испортили Нелю. – Бережной вздохнул: – Она была добрая, хорошая девочка, но они потворствовали ей буквально во всем, а так нельзя. Ребенок должен знать дисциплину и четко понимать, что хорошо, а что плохо.
– Как же так получилось? – Реутов удивленно смотрит на генерала. – Одни и те же родители…
– На это была причина, конечно. – Бережной нахмурился: – Дело в том, что ранее в нашей семье случилось большое горе. Я этого не помню, был совсем маленьким, но через полтора года после моего рождения мама родила еще ребенка – девочку. То есть у меня была еще одна сестра – Олечка, но я, правда, совсем ее не помню. Сохранились фотографии, но сам я не могу вспомнить, как ни стараюсь. Эта девочка умерла, не дожив две недели до года. Как позже выяснилось, у нее оказался порок сердца, о котором никто не знал. Папа потом говорил, что, когда умерла Оля, он едва не потерял маму. И когда родилась Неля… мама все повторяла, что это Олечка вернулась, они были похожи как две капли воды.
– Андрей!
– Диана, я до своих пятнадцати лет понятия не имел о том, что была еще сестра. Родители считали, что травмировать детей не стоит, к тому же для матери эта тема, я так понимаю, была весьма болезненной. Как оказалось, мы тогда гостили у маминых родителей, в Степногорске. Ну, и беда случилась там: очень жаркое выдалось лето, произошел приступ, но пока «Скорая» доехала, спасать было уже некого. Так что хоронили ребенка там же, в Степногорске, и эта внезапная нелепая смерть просто подкосила маму. Я все это знаю только со слов отца.
– Ты совсем не помнишь?
– Нет, мне трех лет не было, когда умерла Оля. Я не помню, совершенно. Даже когда узнал – все силился вспомнить, ведь не может быть так, чтобы в памяти ничего не сохранилось. Но – нет. В семейном альбоме я видел эти фотографии, но Оля и правда была так похожа с Нелей, что раньше я пролистывал эти фото, не обращая на них внимания. Лишь потом я заметил даты на обороте, и они должны были меня насторожить, заставить задавать вопросы, только я не обращал на них внимания, просто не видел: фото в альбоме были вложены лицевой стороной, а что там написано на обороте, я никогда не смотрел. Но это уже потом было, когда я понял, что…
– Зачем же родители скрывали?
Реутов понимает, что эта история неизвестна даже Диане. Значит, Бережной не говорил с ней об этом – ну, возможно, как-то вскользь, а подробностей она до этого дня не знала. Но предположить, что Бережной не знал о том, что была еще сестра… Неужели родители никогда не говорили о ней, не ездили на могилу, не поминали?
– Денис, я не знаю. – Бережной покачал головой. – Скорее всего, они просто никогда не говорили об этом. Я сам узнал о том, что Оля вообще была, уже лет в пятнадцать – отец с матерью спорили, и мама снова завела свое: она совсем как Оля. А отец тогда с досадой сказал: это не Оля, ну как ты не поймешь, пора уже отпустить наше горе, а мама заплакала. Тогда я спросил у отца, и он рассказал.
– И они не брали тебя на кладбище, на могилу сестры?
– Нет. – Бережной пожал плечами: – Диана, мои родители были… скажем так, весьма сдержанными людьми. Отец считал, что в любом случае надо держать себя в руках, и я думаю, если бы мама имела возможность дать волю эмоциям, она не загнала бы горе внутрь, чтоб оно там тлело полтора десятка лет, невыплаканное и не пережитое. И она бы не искала умершую дочь в Неле, а так… Они с отцом, конечно, посещали могилку, потому что, когда я впервые туда попал, она была очень ухоженной, но сам факт, что я об этом не знал до своих пятнадцати лет, говорит о многом.
– Это странно. – Диана задумалась. – Просто молчать, переживая все внутри… тяжело.
– Смерть, насколько я понимаю, была внезапной – приступ, и все. А порок сердца не был диагностирован, обнаружился только на вскрытии, так что это, безусловно, очень страшно – когда вот так умирает ребенок, который до этого вообще ничем не болел. И потом появилась Неля. Через год после смерти Оли, и она была так похожа на свою покойную сестру!
– У матери была огромная травма, которую она загнала внутрь и переживала, не имея возможности даже поговорить о ней. – Люба внутренне содрогнулась, представив себе ситуацию. – В связи с этим наверняка депрессия, которую надо было лечить, но ее не лечили, в те времена это даже не диагностировали.
– Именно. Никто не диагностировал, просто вот – держи себя в руках. И мама держалась, а вылилось все в то, что произошло потом. – Бережной налил себе воды из графина. – Неля подросла, и появились проблемы, которые увеличивались, как снежный ком. Сначала это были просто какие-то завышенные требования – нарядов, цацек, истерики по поводу невкусной еды или недостаточного внимания, нежелание готовить уроки… Да много всего, неприятного и некрасивого, а родители были словно под гипнозом. На тот момент я уже хотел жить самостоятельно, потому что видеть все это безобразие и не иметь возможности повлиять на ситуацию было тяжело. Я окончил школу, меня призвали в армию, и я был рад уехать, если честно. Наши с Нелей отношения окончательно испортились, я не мог слышать ее истерики, хамство родителям… Иной раз хотелось просто надавать ей лещей. Но я ушел в армию, надеясь, что родители опомнятся, они были неглупыми людьми, ну должно же до них дойти… А через год меня вызвал начальник части и сказал: «Андрей, езжай домой, там у вас беда стряслась».
