– Ладно. – Леонид поднялся. – Сегодня приведу ее.
– Спасибо, Лень.
– Мать тебе привет передает. Приедет через недельку, очень хотела тебя видеть.
– Буду рада.
Мила устала. Голова еще перемотана, но с глаза повязку сняли, и выглядит он жутко, но с каждым днем Мила видит им все лучше. Правда, ей делают какие-то страшные уколы прямо в центр глаза, и она бы предпочла, чтоб их кололи вообще под наркозом, но и сама понимает, что невозможно ежедневно погружать ее в наркоз.
Там, в ее небытии, в теплой красноватой тьме, было куда спокойнее, но Мила знает: есть куча дел.
И Стая без нее скучает.
Мила понимает, что полиция уже добралась до ее телефона, но вряд ли до компа – тот надежно спрятан: если не знаешь о тайнике, нипочем не найдешь. И если бы они нашли ее рабочую зону, то уже ломились бы в дверь палаты со спецназом наперевес. Хотя ничего противозаконного она, по сути, не делает.
Тревога за Бруно не отпускает.
Она думала вернуться в тот дом на следующий день, но не смогла.
А вернуться надо.
* * *
Реутов огляделся.
Квартира Миланы Сокол была по-прежнему светлой и чистой, если не считать следов, оставленных экспертами, которые снимали отпечатки со всех поверхностей.
– Да, надо бы все это вытереть. – Реутов взглянул на напарника: – Теперь понял, что мы пропустили?
– Ага. – Виктор отхлебнул пиво из банки. – Нет компа.
– Именно. – Он прошелся по комнате. – Сразу, в суматохе, не сообразили, но что-то меня беспокоило. А ведь гражданка зарабатывает на жизнь тем, что обслуживает компьютерную технику. И в квартире нет даже ноутбука. Ну, и как такое может быть?
– Никак. – Виктор открыл кладовку, где на стеллажах выстроились банки с консервацией и коробки с обувью. – Аккуратная девушка, везде порядок. Вот у нас беспорядок в шкафах заводится как-то сам по себе, хоть Рая и убирает, но знаешь, то мне что-то надо взять, то детям, и к концу недели открываешь шкаф, а его содержимое валится на тебя. Рая всегда очень расстраивается, но ничего с этим не поделать, а тут, видал, как на армейском складе. А компа нет, это правда.
– Разве что убийца его забрал, когда был тут в первый раз. Но тогда бы она заметила пропажу.
– Да после покушения могла и не заметить. – Виктор пожал плечами. – Кто-то берет и выволакивает тебя оттуда, сильно ты станешь присматриваться, все ли на месте в доме? Может, в каком-то ящике ноут лежал, она сразу и не сообразила.
– Ну, может быть. – Реутов вздохнул: – А это значит, девице есть что скрывать… хотя абсолютно любому есть что скрывать, это не показатель. Но именно то, что она скрывает, возможно, и является причиной покушения.
– Тогда каким боком тут Надежда Рудницкая?
– Никаким. – Реутов вздохнул: – Предлагаю поехать в тот старый монастырь.
– И что мы там увидим?
– Не знаю. – Он раздраженно тряхнул головой. – Но мы что-то упускаем.
Он представил, как убийца вошел в квартиру – вот Милана поднимается с котом на руках, ей надо оставить зверька дома и вернуться к Любе, чтобы вынести на помойку пакет с гнилым мясом. Нет, убийца не прятался в квартире, Бруно не позволил бы ему ждать хозяйку.
Разве что Бруно убийцу знал.
– Ладно. – Виктор сжал в руке опустевшую банку. – Тогда едем прямо сейчас, чего тянуть.
Они вышли из квартиры, Реутов запер дверь и восстановил печать.
На лестнице мелькнул яркий халат, и остроносенькая барышня посмотрела на них снизу.
– О, это снова вы, – хихикнула она. – Вы бы уже переселялись к нам. У нас тут сейчас тишина и благодать, как видите. Вот собираем деньги, чтоб покрасить стены и перила. Я Ирина, соседка Милкина с первого этажа.
– А вы все видите, не поленились даже на третий этаж подняться. – Реутов рассматривает невероятные вензеля на халате. – А в ночь, как умерла Надежда…
– Не было меня дома, такая досада! – Ирина едва руки не заламывает. – Мы с мужем на дачу поехали… шашлыки там, и все такое. Вернулись уже ближе к обеду, и на тебе. Я Милку в тот день видела, но она говорит, что ничего не слыхала. Ну, она и вообще… не очень интересуется, хотя дома не сидит, бегает по работам. Ну, оно и понятно, содержать ее некому, это ж у меня муж есть, а она одна.
– А муж…
– Тоже ничего не знает, нас вместе дома не было. – Ирина с опаской прислушалась. – Мать у меня просто зверь, чуть с кем я говорю, принимается голосить – сплетница, а я что, я же ничего плохого… Вот давеча к Милке в больницу бегала, хоть и не впустили меня, но все равно апельсины оставила. Страшное дело, и вот ведь обидно – тоже не видала никого! И выстрела не слыхала.
– А откуда о выстреле знаете?
– Так вы же тут ходили, обсуждали, а я уши себе затыкать не собиралась, и…
В грудь Ирины ударил яркий шарик, расплескав желтую краску. Она отшатнулась, взвизгнув, не удержалась на ногах и уселась на ступеньку.
– Лешка!!!
На площадке ниже обнаружился пацан лет четырех, в руках у него была внушительных размеров рогатка – не кустарно сработанная, а сделанная трудолюбивым китайским гражданином, разработанная на заводе инженером. И новый шарик, тоже китайский, уже последовал на широкую резинку.
– Олег, где он взял шарики для пейнтбола?! Сто раз говорила – прячь повыше.
По лестнице уже поднимается худощавая смуглая дама, одетая в элегантные брюки и водолазку.
– Алексей!
От ее голоса лестница покрылась инеем. Пацан покорно протянул ей рогатку и шарик.
– А ты ступай домой. – Дама презрительно сощурилась на залитую краской Ирину. – Сколько раз тебе говорить, чтоб не шастала по дому, не носила сплетни.
– Мама, это полиция.
– И что же ценного ты можешь им сообщить? Домой сейчас же.
Даже не взглянув на полицейских, дама кивком отправила Ирину в спешное путешествие по лестнице, ухватила пацана за руку и потащила вниз. Тот покорно пошел, по пути освобождая карманы от улик: на лестницу посыпались фантики, части какой-то игрушки, звякнуло что-то металлическое, покатился тюбик с клеем.
Реутов подождал, пока странная процессия спустится, и поднял звякнувший предмет.
Это была гильза. Новенькая, блестящая. Стреляная.
* * *
Похороны длились вечно.
Яма, вырытая там же, где была похоронена мать, воняла потревоженной кладбищенской землей, а она имеет свой собственный запах, который не встретишь больше нигде – травы, прелых листьев и старой смерти. Люба с ужасом заметила почерневший краешек старого гроба, и ее замутило. Когда мама умерла, на кладбище они с Надей не были – бабушка решила, что им это ни к чему, и Люба понимает, что та оказалась права.
