— Это не твоя вина, — глухо пробормотал мой бывший муж.
— Не бери все на себя! Никакие твои оправдания не умоляют моей вины. Что я смогу дать этому ребенку? — я машинально прижала свою руку к еще не округлившемуся животу, — Я не ненавижу его, я боюсь к нему привязаться, боюсь его полюбить…
По моим щекам потекли слезы, Антон глухо зарычал и буквально убежал из комнаты, потрясение Яна же было просто безгранично.
— Маленькая моя, — прошептал он и прижал меня к себе действительно как маленькую.
— Я устала быть маленькой. Пора взрослеть, раз уж я готовлюсь уже второй раз стать матерью, — улыбнулась я сквозь слезы.
— Почему? — хрипло прошептал Ян, я посмотрела на него, не понимая его вопроса, но он будто разговаривал сам с собой, — Почему я не засунул тогда свою гордость куда подальше? Отпустил тебя, не дал тебе время привыкнуть ко мне. Ты же любишь меня…И его ты любишь, — его глаза потемнели то ли от гнева, то ли от печали, — Что же я натворил….
— Ну, все, — натянуто рассмеялась я, — У вас обоих комплекс вины, да и у меня тоже. Ян, послушай меня очень внимательно. Сейчас пусть все идет, так как идет, не надо торопить события. Хватит соперничества, ругани, я устала от этого. Дай мне время. Я должна очень хорошо подумать над тем, как мне жить дальше.
Они оба оставили меня в покое. Я не знаю, что происходило между ними один на один, но при мне они не спорили и не проявляли недовольства. Отец часто навещал меня, и мы разговаривали с ним по душам, как в детстве. Пару раз правда, он упрекнул меня в бесшабашности и легкомыслии, потом махнул рукой, сказав, что после драки кулаками не машут. Но все же огорчение мне пришлось испытать. Моя мама не приняла сложившейся ситуации, хотя я больше чем уверенна, отец рассказал ей все в приукрашенной форме. Она отказалась меня видеть и разговаривать со мной, заявив, что я превратилась в обычную…В общем, после этих слов я проревела полночи. Она была права. Были, конечно, и счастливые моменты — Кирка снова был со мной. Он значительно подрос, и, кажется, даже не заметил моего отсутствия в его жизни. В любом случае меня это огорчало, но Антон и отец наперебой успокаивали меня, мол, это не от недостатка любви ко мне, а от того, что в этом возрасте дети принимают жизнь такой, какая она есть. Но все же Кира задал мне вопрос, один единственный раз.
— Мам, а почему тебя так долго не было?
Я растерялась, я не знала, что ответить на это своему пятилетнему сыну. Антон был рядом со мной в этот момент и ответил за меня:
— Просто мы уезжали, далеко — далеко и не могли взять тебя с собой.
Мой сын кивнул, крепко нас обнял и через минуту убежал играть со своей няней, которую Антон нанял недавно на период моей беременности.
— Почему ты не сказал ему, что-то вроде того, что я болела или…
— Знаешь, что я ненавидел в детстве? — перебил меня он, отвернувшись к окну, — Ложь. Когда мать уверяла меня, что это последняя бутылка, а на следующий день посылала меня за новой. Когда очередной ее хахаль обещал меня сводить в зоопарк, а через день забывал об этом и отпихивался от меня как от ненужного щенка, когда я напоминал ему об этом.
В груди что-то защемило, когда я представила маленького Тошку, обиженного на весь мир ребенка и никому ненужного.
— Я никогда тебе больше не солгу, — я обняла его за плечи и прижалась к его спине.
— Солжешь, — я угадывала его грустную улыбку на лице, — Не потому что ты плохая, а потому что нас не научили по-другому, — он внезапно повернулся ко мне, и внимательно посмотрел мне в глаза, — Но сына мы должны научить, слышишь?
Сколько же боли пришлось ему пережить? С каждым годом я узнавала его все больше и больше, с каждым годом мое чудовище становилось все больше человеком.
Шел четвертый месяц моей беременности, как в один миг Антон снова куда-то исчез, оставив меня на Яна, чем несказанно удивил нас обоих. Уезжая, Тошка объяснил свою поездку новым заказам своего агентства, но я шестым чувством чуяла, что вовсе не дела агентства погнали его невесть куда. Все это было как-то связано с теми амбалами, что заявились к бабке Тамаре. Отец на мои расспросы хмурился, но отнекивался, говоря, что я стала излишне подозрительна. Ян вообще старался говорить со мной только о ребенке, наши личные отношения он не затрагивал, что очень меня радовало, но также он не затрагивал и темы, касающиеся Антона. Временное перемирие между ними продолжалось. Влад озабоченно хмурился, глядя на мой слишком округлившейся живот, говоря, что на этом сроке он не должен быть настолько явен. Я же чувствовала себя прекрасно, отчасти из-за того, что изнуряющий токсикоз перестал меня мучить. Да и вообще пессимизм Влада меня расстраивал. Испугал он меня еще раз, когда заявил, что вполне возможно я ношу двойню. Я настаивала на ультразвуке, Влад ворчал, что прохождение УЗИ второй раз за два месяца это вредно, но я настояла. Так и порешили. Выходила я от врача с довольной миной — плод один. Как-то незаметно для себя я полюбила ребенка, разговаривала с ним. Ян каждый вечер навещал меня, по нему можно было даже проверять часы.
Прошел еще месяц. От Антона было только два коротких телефонных звонка, на вопрос, когда же он соизволит притащить сюда свою задницу, он отвечал что-то неопределенное. Я от этого все больше погружалась в невеселые мысли, но беременность давала себя знать — по большому счету ни о чем кроме материнства я не могла думать долго.
Я лежала на кушетке и с удовольствием потягивала молоко — это была моя новая страсть, я могла поглощать его литрами, зато от одного только запаха мяса меня выворачивало наизнанку. Как бы еще кухарку не пришлось нанимать, впрочем, кухарка у меня уже была — Ян. Я с минуту задумчиво смотрела на стакан с молоком, мысли мои витали где-то между пеленками и ползунками, пока я не заметила, что на меня очень внимательно смотрит Ян.
— Мне кажется, у нас будет девочка, — наконец-то изрекла я.
— Девочка? — переспросил он.
— Ну, да, — я озабоченно потерла нос, — Ты знаешь, что девочкам просто необходима мать?
— Так же, как и мальчикам, — ответил на это улыбающийся Ян.
— И все-таки девочкам больше, — настаивала я, и внимательно воззрилась на него. Лицо Яна просветлело.
— Ты любишь ее?
— Ее? Конечно, да.
— Никто не собирается у тебя ее отнимать, — уверенно произнес он.
— Но ты…
— Я всего лишь сказал, что, если ты захочешь, я заберу ребенка и уеду.
Я вглядывалась в его лицо и пыталась понять, о чем же он думает. Понимает ли он весь трагизм сложившейся ситуации? На что станет похожа наша жизнь, если у моих детей разные отцы, более того, заклятые враги? Сколько еще они будут мириться с обществом друг друга? Больше всего меня занимал другой вопрос: что мне делать, когда нет возможности не причинить боль одному из них? Мне придется выбирать, и видит Бог, как это для меня сложно. Я одинаково волнуюсь за них, их боль отзывается во мне с такой же силой, чувства каждого из них для меня важны. Куда приведет моя неуверенность, мои сомнения?
