Я нарезала лимон, разломала шоколад, и мы выпили в полном молчании. Дядя Боря глядя на то, как я морщусь, усмехнулся и без перехода спросил:
— Что Митяй мой тебе не по вкусу пришелся? — и хитро на меня так посмотрел.
— Все-то ты знаешь, — закивала я, — Я ему конечно безмерно благодарна, он мужу моему, да и мне жизнь спас, но… — я замолчала, подбирая слова.
— Но то, что он подключил твоего мужа в аферу с заводом, тебе не нравится, — закончил за меня крестный, а я на него уставилась.
— Так ты в курсе?
— Девочка, ты что? Вся область на ушах стоит, только и разговору о том, что ген. директора завода сместили, а нового не назначили. Но это знает простой народ. А вот в узких кругах знают всю кашу, что Митяй заварил.
— Что думаешь по этому поводу?
— Гавно дело, вот что я думаю, — отрезал дядя Боря, выпив рюмку коньяка и закидывая в рот лимон, — Не потянет Митяй. Азид его с потрохами сожрет и твоего мужа за компанию. Совет тебе один: уезжай отсюда.
— Я его не брошу, — с вызовом ответила я крестному, а он на меня посмотрел сощурившись.
— Угу, понятно. Дура девка. От меня-то что надо?
— Информация, дядь Борь. Что они делать собираются? На днях уехали, меня в доме полным охраны закрыли, хитростью к тебе, вот, вырвалась.
— Нет, ну, точно дура девка, — хохотнул крестный, — Куда лезешь? Мужики свою башку, гляди того оставят, а от тебя и мокрого места не останется.
— Это мы еще посмотрим, — упрямо заявила я.
— Да-а, — протянул крестный и как-то жестко на меня посмотрел, — Характером в отца, — констатировал он, а я почувствовала, как бледнею.
— Пусть земля ему будет пухом, — произнес он и выпил еще рюмку. У меня руки задрожали, но коньяк я выпила, даже не закусив и почти не почувствовав вкуса.
— Значит, правду говорят, что это ты Витальку мочканула…
Рюмка выпала из моих рук и со звоном разбилась, куда деть глаза я не знала, а что с собой делать, вообще, понятия не имела.
— Как ты могла! — шарахнул тем временем дядя Боря по столу и тот подозрительно заскрипел, — Он твой отец! Был! Понимаешь?! Был!
— Вот именно был! — заорала я, размазывая невыплаканные слезы по лицу, — Только перестал им быть, когда стрелял в меня, в свою родную дочь! Не я начала, понимаешь? Не я! — и заревела в голос. Казалось, такой адской боли я не испытывала никогда. Все эти годы я пряталась, отгораживалась стеной, не пропускала настоящие чувства в душу, но теперь, здесь, глядя в глаза его лучшего друга, я оплакивала его смерть, дурную, проклятую судьбу. И сил остановиться не было. Да и не хотелось. Ничего не хотелось.
— Лен… слышишь…прости меня дурака старого…я ведь все знал, как там все было…просто, думал тебе все равно… а ведь он все равно был твоим отцом…
При этих словах я разревелась еще больше, так больно, Господи, жалко, что от такой боли не умираешь.
Раздался звонок в дверь, но мне было все равно, хоть вселенская катастрофа сейчас начнется.
— Кого черти там принесли, — крестный, ворча, пошел открывать дверь.
— А ты кто такой? — услышала я ошарашенный голос дяди Бори и через секунду перед моими глазами нарисовался хмурый и злой Викинг.
— Я ее телохранитель, — пробурчал он, — От которого она убежала.
— Хреновый телохранитель, — провозгласил крестный.
— Не спорю, — зло ответил Вик.
А я, глядя на Вика, почему-то, разревелась еще больше и еще горче. Никакие попытки успокоится не действовали, видимо, боль, накопленная годами, прорвалась нескончаемой горячей и бурлящей лавой.
— Тебя кто-то обидел? — тихо спросил Вик и так на дядю Борю посмотрел, что даже через пелену слез я увидела угрозу в его глазах.
— Я сама себя обидела, Вик, много лет назад, — и это было правдой.
— Молодежь совсем распоясалась, — не остался в долгу дядя Боря и начал прожигать Вика взглядом, от которого я поежилась, — Ты откуда такой смелый взялся, фраерок?
— Дядь Борь, — тихо позвала я крестного, — Он телохранитель Митяя.
— Викинг? — удивился тот, — Не признал. Значит, теперь ее охраняешь? — спросил он, как ни в чем не бывало и тот кивнул.
Я вытерла слезы, встала со стула и прошла в зал, оставляя мужчин пообщаться между собой. Держалась из последних сил, понимала, что сама расковыряла рану, придя к дяде Боре, но иначе никак. В комнате его почти ничего не поменялось — те же кресла, тот же диван, старенький телевизор, стеллажи с книгами. Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоится, но почувствовала чей-то взгляд и как-то мне нехорошо стало…Повернулась налево и уперлась во взгляд карих глаз моего отца на портрете, таких выразительных, живых, он улыбался, а рядом с ним на фото стояла я, совсем еще девчонка, и доверительно прижималась к нему. Отец…папа…папочка…
Я не заплакала, я завыла. За девять лет я не плакала по нему ни разу, мать, думая, что отец ее бросил, уничтожила все фотографии в нашем доме. Я же старалась не вспоминать его вообще. Теперь, видя его лицо, смеющееся и счастливое, сдержатся я уже не могла. То, что я дрянь — это я знала давно, но не осознавала это так четко, как сейчас. А еще поняла, именно в этот момент, что он никогда не будет рядом, не успокоит, не скажет, что любит…. То, что он стрелял в меня, пытался убить Антона и убил Лешку, пусть и чужими руками, вдруг стало неважным. Крестный прав, он все равно оставался моим отцом, неидеальным, жестоким. Но он вырастил меня, дал мне жизнь, а я забрала его жизнь.
— Лена, Леночка, ну, хватит…Ну, поплакала и будет, зачем же так убиваться… — со мной рядом оказался дядя Боря и ласково, по-отечески поглаживал меня по волосам, — И я дурак старый тоже хорош, напомнил тебе…
— Ты… прав, крестный… — все еще заходясь от рыданий, проговорила я, — Я даже не дрянь, я хуже. Любой бандюга лучше меня.
— Это ты загнула, — возразил он.
— Что происходит? — тихо и серьезно спросил Вик, стоя в дверном проеме в комнату.
— У меня в аптечке где-то успокоительное было, я сейчас, — вдруг подорвался дядя Боря и метнулся в ванную комнату.
— Елена Витальевна?
— Никакая я не Елена Витальевна, Вик! Я дрянь. Я потеряла право так называться, когда убила его.
— Кого? — так же спокойно спросил Вик.
— Своего отца, — прошептала я трясущимися губами и уперлась взглядом в пол. Я ожидала презрения со стороны того, кто недавно спас мне жизнь, и я это презрение заслуживала. Для любого человека родитель — святое и неприкосновенное. Не удивлюсь, если он развернется и уйдет. Но вместо этого, Вик медленно подошел ко мне и опустился на колени рядом со мной.
— Посмотри на меня, — попросил он и тон его был настолько теплым и ласковым, что я сначала ушам своим не поверила и подняла на него свои глаза. Он молчал и просто смотрел на меня и, как совсем недавно дядя Боря, поглаживал меня по волосам.
