Я наскоро оделась в спортивный костюм, совершенно не стесняясь присутствия Луки.
— Вечером у нас будут гости, — произнес он, глядя на меня.
— И кто же? — как можно спокойнее осведомилась я, боясь снова вызвать его раздражение.
— Узнаешь. Потом, — ухмыльнулся он и вышел из комнаты.
Я со стоном опустилась на скрипучий диван. Как я устала ото всего этого! Хочу домой и больше не играть в эти чертовы мужские игры, которым нет конца. Тошка, любимый, что же мне делать? Как вырваться отсюда? Я только сейчас полностью осознала, что Антон скорее всего сходит с ума от безысходности и бессилия, а ведь ему совершенно нельзя сейчас нервничать. А мой сын? Как он, что ему сказали? Господи, но даже это не так важно сейчас, главное выбраться отсюда живой.
— Кто же ты, Лука? — простонала я, — Почему так жаждешь отомстить за чужого, по сути, человека?
— Ты так и не поняла, кто я? — услышала я его голос возле себя и вздрогнула. Ушла в свои мысли и даже не слышала, как он вошел, получается потеряла бдительность, а это делать крайне опасно. В нерешительности смотрю на него и надеюсь, что он все-таки ответит на мой вопрос.
— Синицина, правда на поверхности. Виталя — мой отец, сестренка.
Сердце пропускает глухой удар, потом еще один и еще… Я отрицательно машу головой. Этого просто не может быть, мы же не в индийском, мать его, кино!
— Брат? Нет! Ты лжешь! Он бы… — я замолкаю на полуслове.
— Сказал бы тебе? — продолжает мою мысль Лука, в словах слышна горечь и обида, — Насколько я понял, он ничего никому не говорил. Никогда. Когда я еще подростком просил его… познакомить меня с тобой… Он всегда резко отказывал мне, отказывал так, что я чувствовал себя ничтожеством, недостойным внимания его законной семьи! — его голос сорвался на крик.
О, да, мой отец умел отшить так, что в этот момент ощущаешь себя насекомым, не больше.
— Боже, этого не может быть, — сиплю я, оттого, что голос неожиданно сел, — Так не бывает, индийская мелодрама какая- то.
— Мелодрама? — зарычал Лука и с силой схватил меня за плечи, — Нет, детка, больше смахивает на ужасный триллер, вот на что походила моя жизнь.
— Так ты мстишь мне не за его смерть, а за мое «законное» детство?
— Не городи чушь! — вскрикивает он, — Да, у меня не было полноценной семьи, но отец всегда помогал мне с матерью, если бы не он, мы бы сдохли с голода, а так мама смогла мне оплатить институт и одевался я не хуже других. Он любил меня, по-своему любил, и в отличие от тебя, я всегда знал, чем он занимается. Со мной он был достаточно честен. Он пророчил мне хорошее обеспеченное будущее, а потом ты всадила в его лоб девять грамм свинца!
— Ну, убей меня! Убей! — сорвалась я на крик, — Чего ты ждешь, братик?!
— Дрянь! — Лука звонко влепил мне пощечину и начал трясти, — Дрянь! Ненавижу тебя! Ненавижу!
Неожиданно, он сжал меня в своих объятьях, с силой, так что я подумала, что он мне кости переломает.
— Ненавижу… — хрипло пробормотал он.
Его грудь ходила ходуном, и он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться, у меня же сердце кровью обливалось. Я неуверенно подняла руки, положила ему на плечи, легонько прижимая его к себе, успокаивая.
— Почему… — раздался его всхлип, — Почему ты выбрала не его?
Что я могла ответить взрослому, молодому парню, переживавшему в глубине души детское горе? Что я могла ответить себе? Ничего.
— Лука, — позвала я его, со всем состраданием, на которое была способна.
Он неожиданно замер и в следующую секунду отшвырнул меня от себя, так, что я, не удержавшись на ногах, приземлилась на пятую точку в полуметре от него.
Его глаза полыхали яростью, губы сжались в тонкую полоску.
— Может быть у меня кишка тонка причинить тебе боль, — со сталью в голосе произнес он, — Но не все такие сентиментальные, как я. У тебя еще много врагов, детка. Жди гостей.
Вечер неумолимо приближался, а я так и не смогла прийти в себя от новости, что сообщил мне Лука. Брат. В это практически не верилось, больно сильно смахивало на мелодраму. Но прокручивая в голове все слова Луки, сравнивая его внешность с внешностью отца — приходилось верить. Брат, который меня ненавидит. Нет, не совсем так. У Луки нет ненависти ко мне, обида, злость, может, презрение. И маниакальное желание меня убить. Может, все- таки ненависть? Сижу тут, в ромашку гадаю, вместо того, чтобы выбираться отсюда. Только как? Лука постоянно начеку. И если раньше, в подобных передрягах мне помогало мое женское очарование, то здесь дохлый номер. Антон, Митяй, Вик — все они здесь кажутся мне миражом из прошлой жизни. Здесь существуют только я, Лука и огромное чувство вины. Ожидание убивает, заставляет метаться, затупляет сознание. Его обещание — может, это и есть конец? И я, наконец-то, узнаю всю правду. А на кой она мне? Единственное, что хочу, чего еще способна желать — вернуться домой, к сыну, к мужу. К мужу особенно. Отхожу его чем потяжелее, за очередную моральную встряску. Хотя, о чем это я. На этот раз виновата я. Киллер, приезд в Россию, Антон, снова залезший по самые уши в криминал — это все моя заслуга, на этот раз. Все потому, что девять лет назад я потеряла человечность, убив собственного отца. Ожидание неминуемой расплаты наводит панику, невозможно думать. Только ждать. Возможно, так оно и вернее. Узнать, кто еще желает моей смерти, может, тогда включится мозг, отупевший от страха и заточения. Помощи ждать нельзя, нельзя надеяться, ведь никто не знает кто такой Лука. Ни Митяй, ни Вик не знают даже его имени. Только кличку, которой я сама окрестила Луку. Антон в больнице, даже не представляю, что он сейчас чувствует. Вик, вероятнее всего, рыщет по всему городу в поисках меня. А может, я тешу себя глупой надеждой и все давным-давно на меня плюнули. Нет, только не Антон. Но что он сейчас может? Что они все могут, даже не зная кто враг? Остается верить — все-таки им что-нибудь известно. Если вернусь живой, заставлю Антона вернуться во Францию, во что бы то ни стало. Хватит с меня пресловутой Родины. Меня здесь все время убить норовят, не специально, так ненароком. Боже, что ж так холодно- то. Потрогала лоб дрожащей рукой и поздравила себя с температурой. Даже смешно стало — ясно представила себе, что погибаю не от бандитской пули, а от запущенной простуды. Теперь понятна начинающаяся апатия — всегда, когда болею, отношусь к происходящему с возрастающим равнодушием. Надеюсь, в этот раз пресловутое чувство самосохранения окажется сильнее болезненной апатии.
Дверь скрипнула и ввалился Лука, я отвела от него взгляд, специально, не хотелось видеть никого, тем более его.
— Пришел пытать? — с показным пренебрежением в голосе поинтересовалась я.
— Нет, — в тон ответил мне он, — Последний раз на тебя, живую, посмотреть.
— Ну, смотри, — ответила с поднимающейся в душе злостью, — Чтоб ты ослеп, придурок. Ты кто такой, вообще, чтобы меня судить, палач недоделанный? — последние слова я уже шипела и с яростью в глазах окинула Луку с головы до ног. Лука, видимо не ожидал от меня столь откровенного отпора и поэтому стоял с открытым ртом и, не мигая, смотрел на меня.
