— Я вернусь и поедем, — коротко ответил он ей и уже было собрался закрыть дверь машины, как Оксана сорвалась с места и пододвинув обалдевшую охрану на заднем сидении, уселась и, как ни в чем не бывало, сказала:
— Поехали, чего стоим.
Первым желанием Митяя было наорать, какого хрена она себе позволяет? Но сделав пару глубоких вдохов, он понял, что возможно, это и не плохая идея — взять ее с собой. С ней он не натворит глупостей, с ней он сможет контролировать даже собственную ярость. И не убьет майора прямо там. Он подождет лучшего момента. А пока морду ему начистит, хоть душу отведет.
Что-то противно попискивало и врывалось в ее сознание, выдергивая из темноты. Она даже начала снова чувствовать свое тело, легкое какое-то, почти что невесомое. Ленка открыла глаза, потому что поняла — сжигающий ее тело огонь исчез, боль сковывающая ее легкие тоже исчезла, она попыталась вдохнуть полной грудью и боль вернулась, острыми иголками впилась в легкие. Нет. Так делать еще рано, но уже то, что она не умерла является очень неплохой новостью. А потом память услужливо подкинула последнее, что она запомнила, перед тем как отключится — Антон, бледный, словно сама смерть, с потерянным лицом смотрит на то, как Вик ее кормит. Хорошее настроение от того, что она очнулась вмиг улетучилось. Господи, да за что ей это все? Ах, да… совсем забыла, что не ей Господа призывать и уж тем более причитать: за что? За все. За то, что заставила мать считать отца предателем. За то, что сделала ее вдовой. За то, что лишила собственных детей деда. За то, что убила собственного отца. За все нужно платить. И, похоже, за этот грех она будет расплачиваться до конца своих дней. Но линчевать себя, пожалуй, не время. Сейчас нужно встать на ноги, окрепнуть и, наконец-то, объяснить ее упрямому мужу, что он ревнивый балбес, который дальше своего носа не видит. Нет, он что правда решил, что она с Виком роман закрутила?
А потом Лена похолодела. От того, что не смогла вспомнить, какой сегодня день и месяц, сколько в таком состоянии она провела и, вообще, что происходило все это время. Почему он так решил? Может, она зря себя накручивает? Наверняка зря, с облегчением подумала она, он же не мог всерьез подумать так. Наверняка, он круги наворачивал по больнице, даже будучи в инвалидной коляске. Скорее всего всю больницу на уши поставил, как обычно. Настроив себя на более позитивный лад, Лена, чуть улыбнувшись, потянулась за кнопочкой возле кровати, чтобы вызвать медсестру, в этот момент дверь палаты открылась и туда бесшумной походкой зашел Викинг.
Лена потрясенно смотрела на охранника Митяя. А он застыл немым памятником, во все глаза смотря на нее. Слава похудел и осунулся, многодневная щетина делала его не похожим на самого себя, а в глазах она, впервые, увидела какую-то обреченность и боль.
— Лена… милая…девочка моя, очнулась.
И он сорвался. Видимо, сказались эти напряженные недели. Подорвался к ней и, сжав в объятьях, целовал ее лицо, не осознавая, что она пытается его оттолкнуть, упираясь в его грудь руками.
— Вик, отпусти, больно!
Только этот хриплый вскрик отрезвил его. Что ж он, медведь, делает, она только очнулась, ее даже врач не смотрел, а он со своими объятьями!
— Врача сюда, живо! — проорал Викинг, уверенный, что охрана возле палаты его услышала.
— Как вы, Ани? — задушевным голосом поинтересовался доктор, а Лена, на мгновенье, впала в ступор. Какая еще Ани? А потом спохватилась. В этой сумасшедшей стране она постоянно забывала свое имя, что значилось у нее в паспорте.
— Могло бы быть и лучше, — с усмешкой на губах ответила она. Доктор улыбнулся, похвалил ее хорошее произношение для иностранки и распрощался на этом, оставив ее с Виком наедине.
Он смотрел на нее, не в силах отвести взгляда и уже понимая, что разговора по душам не избежать. Сейчас она начнет задавать вопросы, на которые он не хотел давать ответы. Но он обещал, не столько себе или Митяю, сколько высшим силам — если она очнется, он уедет, оставит ее в покое. Но прежде нужно рассказать ей все и попрощаться.
— Слава, я так рада тебя видеть, — произнесла Лена, задумчиво, — Да, что там, я просто рада видеть, дышать, чувствовать!
Вик улыбнулся ей. Как же ему хотелось обнять ее, в последний раз, крепко, чтобы запомнить ее запах, нежность ее тела. Нет. Он не забудет, подыхать будет, а будет помнить. Следующие ее слова прозвучали, как гром среди ясного неба, те слова, что он больше всего боялся услышать:
— Слав, а где все? Где Антон? Я помню он… Неважно. Он здесь? Не мог бы ты позвать его, или же дай телефон, я ему позвоню?
Вик даже глаза на мгновенье зажмурил, прежде чем сказать:
— Его здесь нет, милая…и трубку он не возьмет.
Он видел, как она побледнела, но все же, натягивая улыбку на лицо, произнесла:
— Я понимаю. Мне просто нужно с ним поговорить, объяснить все, что он не так понял…
— Он понял то, что я хотел ему показать, — прервал Викинг и посмотрел на нее уже заледеневшими глазами, ему так было проще — одеть холодную маску, перед тем, как причинить ей боль, перед тем, как сознаться, что предал ее доверие, ее дружбу, которая разъедала его как кислота, совеем не то он хотел от этой женщины!
— Что ты говоришь, Вик? — напряженно спросила она, глядя ему прямо в глаза.
— То, что есть. Ты отключилась сразу в машине этого… твоего брата. Я не повез тебя в больницу, повез к себе и никому ничего не сказал. Для всех ты уехала со мной. И для него тоже. То, что он увидел потом, только подтвердило мою версию событий.
В палате повисла тишина и Вик видел, как она пытается прийти в себя и осознать смысл всего сказанного. Слава ожидал криков, обвинений, но только с ее вопросом понял, почему не смог отказаться от нее — на такое способна только его девочка.
— За что, Вик? — глухо пробормотала она, опустив глаза и не пытаясь посмотреть на него. Она не кричала, не обвиняла. А задала тот вопрос, от которого он почувствовал, как съедает его чувство вины, прочувствовал, как подставил ее, предал, причинил боль. В этом была вся она — не спросила почему, а за что. Если бы он мог объяснить, так, чтобы она поняла.
— Я потерял голову, прости, — почти бесстрастно произнес он.
— За что, Вик? — снова произнесла она и он больше не смог сдерживаться, не смог держать бесстрастную маску, когда видел, как ей больно. Подойдя к ней, опустился на колени перед больничной кроватью и, взяв ее руки в свои, пытаясь заглянуть в ее глаза, произнес:
— Девочка моя, милая… я все исправлю! Я ему все расскажу, объясню, слышишь?
Он замолчал, как только услышал ее смех, на грани истерики.
— Он не поверит ни тебе, ни мне! — воскликнула она, — Ты не представляешь, Слава, насколько он может быть упрям, насколько не доверяет людям. Даже мне…Он так до конца и не доверился, — последние слова она почти прошептала. А ему показалось, что у него сердце из груди вырвали, когда он увидел, как из ее глаз катятся горькие слезы.
