– Значит, мы не первая команда?
– Нет.
– А что стало с прежними?
– Кому-то повезло, и они ушли на заслуженный отдых, – сказал Кащей. – Другим повезло меньше, и на заслуженный отдых ушли члены их семьи. Но я не забыл никого.
– Угу, – сказал Фармавир.
– Угу, – ответил Кащей. – У меня хорошая память.
Фармавир помолчал, обдумывая ситуацию.
– Предложение заманчивое, – сказал он, наконец, – но такой вопрос: у меня есть выбор?
– Выбор есть всегда. Но не всегда правильный.
– Мне нужен испытательный срок, – решился Фармавир. – Присмотрюсь, узнаю, что к чему, а если не потяну, то лучше сам уйду, чем дождусь, пока меня выгонят. Такие условия устроят?
– Разумеется, – ответил Кашей.
Через некоторое время ковер-самолет подлетел к замку.
Баррагин и Фармавир смотрели на величественный замок, открыв от удивления рты. Кащей отметил про себя, что нынче пошла странная мода на выражение изумления подобным образом. Лети они пониже, и рты лаборантов оказались бы в считанные секунды битком набиты комарами и мошками.
– Привет, Снежана, – тихо сказал он. – Как поживаешь?
Вокруг замка, несмотря на лето, лежал снег толстым слоем. Часть уже таяла, из чего Кащей заключил, что Снежная Королева уже несколько недель не пыталась попасть в его замок. То ли силы закончились, то ли терпение лопнуло. Хотя Кащей знал: Снежная Королева и закончившееся терпение были несовместимы. Снежана, как приличный маньяк, могла добиваться своего до той поры, пока не одерживала верх. Если она проигрывала, то убиралась, чтобы восстановить силы и вернуться.
Ковер-самолет приземлился перед входом. Кащей молча осмотрел ворота. На прочной поверхности виднелись сотни следов от топоров, дубинок с шипами и таранов. Снежная Королева основательно подошла к решению вопроса и отсутствие Кащея перепробовала на дверях все, что только можно. Даже расплавить пыталась, судя по характерным следам копоти. Только не учла того, что у ворот отличная система охлаждения, и до того, как они раскалятся и расплавятся, успеет сгореть все остальное.
Кащей снял с пояса неприметную пластинку, и ворота легко, словно пушинки, скользнули в стороны, открывая вход.
– Вперед! – приказал Кащей, и ковер-самолет влетел в замок. Ворота плавно и бесшумно закрылись.
Слепленная из снега птичка шевельнулась, расправила крылья и улетела к Снежной Королеве докладывать об увиденном способе открывания ворот.
* * *
Огромный трехмачтовый корабль появился у Пинайского острова ровно в полдень. Величаво приблизился к пологим берегам и едва не встал на мель: единственный и крайне важный пассажир настаивал на максимально возможном приближении к берегу, но использовать для этой цели лодку не захотел. И сейчас осматривал берег с помощью подзорной трубы, словно искал что-то.
– Кошелек он там потерял, что ли? – проворчал матрос, стоявший на безопасном отдалении от пассажира и капитана. – Еще минута, и нам пришлось бы перекопать берег, чтобы освободить корабль.
– Совесть он потерял, – ответил матрос, стоявший рядом. – Видишь, как пристально вглядывается. Она же у него чистая, сверкающая – ни разу не пользованная. Такую из-за горизонта заметишь, не проскочишь мимо.
– И все-таки, – пробормотал первый матрос. – Что они ищут на этом острове?
Стоявший рядом с пассажиром капитан тоже смотрел в трубу. Он единственный с самого начала знал, куда отправится пассажир, и Бумкасту стоило больших денег уговорить капитана отправиться в плавание. Несмотря на заверения управдворцом о том, что с экипажем корабля ничего не случится, ни один из вызванных им капитанов не торопился проверять это на личной шкуре. И только капитан корабля «Удалец», получивший оплату в двадцать раз больше обычного, решил рискнуть головой и отправиться в здешние края. Матросам тоже пообещали заплатить не в пример щедрее обычного, но до последнего момента не говорили о месте путешествия.
В пассажире, человеке лет пятидесяти, одетом в роскошный костюм, с тросточкой на полусогнутой левой руке, угадывался аристократ. Золотую трубу, при помощи которой он рассматривал берег, украшали крупные бриллианты, и только ремень с тремя кортиками на поясе пассажира не позволял особо хитрым матросам украсть трубу под покровом ночи и смыться с корабля. Правич, словно заранее отвечая на невысказанные матросами вопросы, каждый день метал кортики в прикрепленной к мачте мишени метрового диаметра. С тем же успехом Правич мог поставить и мишень диаметров от силы в десять сантиметров: каждый бросок оказывался точным, как в аптеке, и кортики попадали в десятку. Иногда Правич скуки ради приказывал приставить к мишени матроса. Доброволец, чаще всего ставший таковым не по собственному желанию, получал в награду золотой и незабываемые ощущения при виде кортиков, вонзающихся в дерево в считанных миллиметрах от его головы. Мало кто отходил от мишени, не напоминая привидение: матросы, успевая заметить стремительно приближающийся кортик, бледнели, и даже крепкий загар летнего солнца не мог скрыть смертельную белизну кожи. Одно дело – пораниться в бою, когда идет сражение за свою жизнь с пиратами или конкурентами, а сгинуть вот так, от неправильного броска кортика развлекающегося богача – совсем другое. За такие развлечения матросы мечтали однажды увидеть Правича падающим за борт во время шторма, но как назло, весь путь их сопровождала хорошая погода.
Правич уже два с половиной часа безотрывно смотрел в трубу, словно на берегу творилось нечто крайне увлекательное, вроде песен и танцев народов мира, а не безжизненные берега, где шевелились только травинки, да листва кустарников.
– Скорпионов он боится, что ли? – предположил матрос.
– Черепах, – ответил кто-то. – Вдруг догонят и морду набьют.
По кораблю пронесся тихий, но злорадный смех.
– Нам туда! – наконец, указал пассажир.
Капитан посмотрел в указанном направлении. Берег практически ничем не отличался от виденного ранее, но среди кустов и травы стали попадаться пока еще редкие каменные скульптуры людей. Стоявшие как попало, или упавшие и основательно скрытые растительностью, скульптуры виднелись там и тут, и с каждой сотней метров их количество увеличивалось в арифметической прогрессии.
Матросы тихо загомонили, обсуждая увиденное. Скульптуры, как нарочно, изображали людей либо в крайней степени испуга, либо нападающих или пытающихся увернуться. Сотворить подобное человек не мог. И каждый матрос на корабле знал, кто являлся скульптором.
Матросы столпились кучей и после коротких переговоров дружно отправились к капитану и пассажиру.
– Капитан, – обратился к нему матрос. – Мы правильно понимаем, что этот остров принадлежит Медузе Горгоне?
Капитан и Правич переглянулись.
– Да, это так, – ответил капитан.
– Почему ты сразу не сказал, что мы отправляемся на гибель? – глаза матросов ясно давали понять: если что, живым отсюда не уйдет никто, включая Правича.
