— Не боись! — прогудел Ратибор, устроившийся слева от меня за столом. — От купцов да бояр шуму много, а князь завсегда перво-наперво дружину послушает. А уж мы за тебя стоять будем, боярин. Видано ли — такого молодца не принять.
Мстислав рассадил гостей с явным умыслом. Одетые едва ли не богаче самого князя торгаши и знать недоверчиво поглядывали на нас из-за столов напротив, но Третьяк, Ратибор и еще десятка полтора гридей разбавляли нашу северную компанию. В Вышеград мы пришли вместе, и если еще не успели подружиться, то хотя бы немного растопили ледяную стену, появившуюся стараниями Саурона и его «Топоров». Всю дорогу северяне и местные о чем-то говорили вполголоса, менялись оружием, крутили в руках щиты — и круглые, и алые, похожие на капли. Кто-то из хирдманнов уже успел обзавестись булавами и топорами явно склафской ковки — по всему выходило, что местные кузнецы умением ничуть не уступали тем, что остались на Эллиге. Эх, Волунда бы сюда — он бы уж точно показал, как надо…
— Говори, конунг.
Мстислав вдруг поднялся со своего места, и разговоры тут же стихли. Все — и гости, и местные — уже успели набить животы и опрокинуть по несколько рогов склафского хмельного меда (ничуть не уступавшего тому, что варила на Барекстаде Иде Хромая — если верить авторитетному мнению Ошкуя-скальда) — и теперь пришло время «официальной части». Все-таки не дураки были наши предки, подарившие обычаи неписям «Гардарики». Сначала еда, а серьезные беседы — потом. Мало ли что взбредет в голову тому, кто уселся за стол переговоров голодным или — не дай Всеотец — трезвым, как стеклышко?
— Ты мой гость, — продолжил Мстислав. — Да ведомо мне, что неспроста ты в Вышеград с дружиной своей пожаловал. Поведай, чего желаете — а уж вече решит, как быть.
— Мое имя — Рагнар Бьернсон. — Рагнар поднялся на ноги. — Там, откуда я родом, моего отца называли конунгом, ярлом над ярлами. По-вашему значит — князь. Матерь— Фригг не подарила ему других детей, и после смерти отца я унаследовал острова Эллиге, как законный правитель.
— Законный правитель… — негромко проворчал кто-то с «купеческих» столов. — Так и сидел бы на своих камнях посредь моря — почто к нам-то пожаловал?
— Цыц! — рявкнул Мстислав. — Покуда конунг мой гость, поперек него слова держать не смей. А почто пожаловал — так он сам то поведает… Говори, конунг.
— Ты знаешь, зачем я здесь, князь. Но остальным не ведомо. — Рагнар грозно зыркнул туда, где до сих пор слышались смешки, будто выискивая среди купцов обидчика. — Дурные времена пришли на острова. Ульвар Черное Копье, один из ярлов моего отца, предал его и убил во время пира. А все прочие или примкнули к предателям, или погибли. И мне, законному наследнику конунга, пришлось бежать с островов с остатками хирда…
— Дозволь слово молвить, княже! — завопил кто-то из купцов. — Ежели у свеев на островах теперь новый князь, выходит, твой гость и не князь вовсе, а вор, голь перекатная, вроде Саврошки-подлеца!
— Нет! — Мне понадобились все двенадцать единичек Силы, чтобы удержать Рагнара. — Имей терпение!
— Прости, конунг. — Мстислав чуть склонил голову и тут же повернулся к стоявшим за его спиной дружинникам. — А Прошку — из-за стола вон. Отведите во двор, да всыпьте полста батогов — чтобы неповадно было слову моему перечить.
Приговор немедленно был приведен в исполнение. Пара здоровенных гридей вытащила из-за стола не в меру языкастого купца и поволокла к выходу. Тот не упирался и лишь негромко бурчал что-то себе под нос — спорить с князем вышло бы себе дороже.
— Боги сохранили мне лишь корабль, меч и малую часть хирда, что служил моему отцу, — продолжил Рагнар, когда шум стих. — И мне, конунгу и сыну конунга, пришлось явиться в твой дом не гостем, но просителем.
— Говори, чего желаешь, конунг, — кивнул Мстислав. — За слово спроса нет.
— Позволь мне и моим людям остаться в Вышеграде. — Рагнар указал руками на сидевших рядом с ним северян. — Нас немного, но каждый, кто рожден на островах — искусный и отважный воин. Я поклянусь быть твоим другом, а мой хирд будет сражаться вместе с твоим, если придется.
— Выходит, желаешь ты просить хлеба для своих людей, да земли Вышеградской — взамен на службу верную? То по справедливости. — Мстислав откинулся на спинку резного кресла и возвысил голос. — Да только так же Саврон в Каменец приходил. А что потом случилось — то всем ведомо. Оттого и нет в Вышеграде свеям никакой веры.
— Верно! — одобрительно загудели купцы и бояре. — Гони их, княже! Страшнее вора булгарин поганый, да свей еще хуже!
— Мне не нужны ваши земли! — Голос Рагнара прозвучал, подобно грому, без труда перекрывая галдежь за столами напротив. — Саурон-хевдинг оставил север, чтобы найти пристанище за Большим морем, но для меня нет и не будет иного дома, кроме Эллиге! И я не стану служить тебе, князь, хоть и великая честь назваться человеком достойного. Князь и конунг равны перед богами — негоже одному другому кланяться!
— Вот как? — усмехнулся Мстислав. — Чего же тогда пожелаешь, если не земель и не чину боярского?
— Позволь нам перезимовать в Вышеграде, князь. — Рагнар сложил руки на груди. — А когда придет весна, мы покинем эти земли. Я вернусь на север и мечом возьму обратно все, что отняли у меня предатели. И если кто-то из твоих людей отправится со мной на кораблях — вернется домой богатым человеком. А те, кто пожелает остаться на Эллиге, получат достаточно земли и трэллов, чтобы зваться тэнами и ярлами. Твоим купцам будет дозволено торговать на любом из островов Эллиге, и никто не посмеет тронуть их корабли в море. Мои хирдманны станут братьями твоим, и мой народ — твоему, князь. И будет так, пока стоит Вышеград, и пока не прервется мой род!
После этих слов купцы притихли — видимо, принялись подсчитывать возможную выгоду — зато зашептались дружинники. Любой поход с князем сулил знатную добычу — но отправиться на север на боевых ладьях — это еще и слава, какой не видывал Вышеград. Будет, о чем рассказать дома.
— Дозволь слово молвить, княже!
Один из бояр медленно поднялся со своего места. С явным трудом — похоже, подводила из-за давнишней раны то ли спина, то ли нога — до старческой немощи он все-таки не дотягивал, хоть наверняка и перевалил за пятый десяток. Я уже давно заприметил его среди остальных — и не только по стати и шитой золотом одежде, а скорее по тому, что он по большей части помалкивал. Даже когда остальные вопили, перекрикивая друг друга и чуть ли не кидаясь объедками. Серьезный мужик — и явно ветеран, а не торгаш, хоть и одет богато и сидит среди купцов.
— Говори, Лют Вышатич. — Князь чуть склонил голову. — Сам знаешь — на вече твой голос после моего первый. Тебя и бояре, и дружина, да и простой народ завсегда послушает.
— Вещает конунг, что не надо ему не земель, ни злата, — неторопливо, с расстановкой произнес Лют. — Правда то, или нет — мне не ведомо. Саврошка-подлец тоже красиво пел князю каменецкому, да как вошел в силу — не сносил старый Ратша головы буйной. Да не про то я думу имею! — Лют поднял руку, разом успокаивая тут же зашелестевших купцов и бояр. — Сильны свеи, да числом невелики, и дружина вышеградская получше каменецкой будет. Да ты, Мстислав Радимич, Ратши сильнее да разумом крепче, даром, что молод еще. Не страшен тебе конунг, хоть в сече лютой, хоть один супротив одного биться. Глядишь — и то верно, уйдут по весне свеи — и поминай, как звали. А то и сдержит конунг слово, озолотит добрых молодцев, что за него стоять будут. Да только нескоро то случится. А зима уж за окном. Свеям в княжих хоромах столоваться выгода прямая, то ясно вижу. — Лют вдруг повернулся к Рагнара. — А скажи, конунг — что для князя в дружбе твоей? Поди, немного ты на ладьях привез — чем дружину свою потчевать будешь? Что девкам красным дарить? Чем Вышеграду-батюшке за добро отплатишь? Говори — покамест мне то не ведомо!
