Отмахнувшись от дурного предчувствия, на миг охватившего ее, Кэтрин сорвалась с места и бросилась сперва на кухню, чтобы позвать второго лакея, затем в Зал герцогини, чтобы сообщить о появлении новых гостей.
Она едва успела вернуться за конторку, подгоняемая миссис Лофтли, за которой, в свою очередь, торопились остальные дамы, как в распахнутых дверях появились джентльмен и леди.
После вчерашнего удивления миссис Лофтли и ее племянница, кажется, уже должны были быть готовыми к встрече лондонских гостей, и все же они обе ненадолго застыли в изумлении.
Быстрее опомнилась более искушенная тетушка Мэриан, главным образом потому, что хотела первой поприветствовать миссис Роуленд, не дав возможности мисс Фридделл начать пространную речь, которая задержит всех в холле на четверть часа дольше, чем нужно.
Наслышанная о самоотречении миссис Роуленд, жертвовавшей колоссальные суммы на благотворительность, Кэтрин ожидала увидеть худощавую женщину в скромном туалете, полную достоинства и доброты, способную одним своим видом устыдить разряженных батских дам.
Однако же это впечатление осталось лишь еще одной из мгновенных зарисовок ее воображения. Дама, ступившая в холл летящей и стремительной походкой, пышностью форм не уступала мисс Фридделл, бывшей старше ее лет на двадцать. Вокруг полного и румяного лица миссис Роуленд колыхались перья, украшавшие дорогую шляпку и скрывающие цвет ее волос, оказавшийся позднее темно-каштановым. Ее обширная пелерина была обшита дорогим золотисто-коричневым мехом, прежний владелец которого имел несчастье попасться охотнику невообразимо далеко от берегов Британии.
Под пелериной было дорожное платье из мягкой голубой шерсти, подходившее под цвет больших, широко расставленных глаз миссис Роуленд. Такие же глаза были у ее брата, упитанного жизнерадостного джентльмена, казавшегося не старше Эммелины. Брат и сестра были на удивление похожи, различались у них только носы – явно мужской, крупный и с горбинкой, по необъяснимой прихоти судьбы доставшийся миссис Роуленд, и мясистый, крепкий, но при этом по-женски вздернутый у мистера Макнила.
Мисс Фридделл устроила из церемонии представления что-то, напомнившее Кэтрин переполох в курятнике, и она даже незаметно записала эту мысль на полях раскрытой перед ней конторской книги дядюшки. Вот еще один сюжет для ее тайного альбома!
До Эммелины и мисс Беррингтон очередь дошла в самом конце, и тут оживление миссис Роуленд достигло, вероятно, своего предела. К досаде мисс Фридделл, ревниво подсчитывавшей продолжительность каждой улыбки, подаренной высокой гостьей другим леди.
– Миссис Хаддон? Ваш муж – преподобный Джонатан Хаддон? Я чрезвычайно рада познакомиться с вами, дорогая миссис Хаддон! – воскликнула миссис Роуленд, ее перья затряслись в каком-то немыслимом танце. – Моя тетушка была весьма, весьма высокого мнения о вашем супруге! Что, признаться, принесло нашей семье некоторые… Впрочем, у нас еще будет время поговорить обо всем! Подумать только, из Кромберри я собиралась проехать прямо в Бат, чтобы познакомиться с вами, а вы здесь, собственной персоной! Меня не предупредили о том, что вы тоже приедете.
Последние слова с легким налетом укоризны были обращены к миссис Пропсон.
– О, дорогая Инес! Наши планы переменились из-за нездоровья милого друга, миссис Морли, и миссис Хаддон присоединилась к нам едва ли не в последний момент. – Миссис Пропсон как будто оправдывалась, но тон ее нельзя было назвать извинительным.
– Что ж, я рада, что все сложилось именно так, хотя мне и жаль миссис Морли. – Миссис Роуленд ненадолго обернулась к миссис Пропсон и тут же снова уставилась на Эммелину, которая смотрела на эту женщину с тревожным недоумением. – А теперь я прошу извинить меня и моего брата, но нам бы хотелось уделить немного времени своей внешности. Насколько мне известно, сегодня нам всем предстоит обед у бесконечно щедрой и гостеприимной миссис Райдинг, и самое малое, чем мы можем отплатить ей за ее доброту, это выглядеть достойно!
– И оправдать ожидания местного общества, которое соберется поглазеть на жителей Лондона! – мистер Макнил заговорил впервые с той минуты, когда его представили дамам.
– Пустяки, Сирил, у большинства тех, кто живет рядом с миссис Райдинг, есть собственные дома в Лондоне, их не удивишь столичной модой или твоими дурными манерами! – отмахнулась от него сестра. – И все же, я прошу нашу прелестную хозяйку проводить нас в наши комнаты и приказать горничным принести нам по чашке чая. В дороге мне всегда так хочется пить! Уверена, наши слуги уже распаковали багаж и достали все самое необходимое!
Миссис Лофтли, довольная комплиментом, поспешила исполнить просьбу гостьи, и через мгновение оставшиеся в холле дамы провожали взглядами поднимавшихся по лестнице хозяйку и ее гостей.
Мистер Лофтли последние четверть часа простоял в дверях своего кабинета, не решаясь вступить в холл. Его супруга настолько запугала беднягу требованиями вести себя как подобает джентльмену или хотя бы человеку приличного воспитания, что дядюшка Томас предпочел вовсе не показываться гостям. По крайней мере, в первый момент. Теперь же он тихонько удалился обратно в кабинет и прикрыл за собой дверь, без малейшего сочувствия оставив племянницу одну нести на себе тяжкий гнет приема высоких гостей.
Дамы изъявили желание вернуться в Зал герцогини, где они могли бы обсудить туалет миссис Роуленд и количество фунтов, которое набрал ее брат с последнего своего визита в Бат. Кэти пришлось проводить их, так как мисс Фридделл сделала вид, будто не помнит, куда нужно идти.
Затем Кэтрин вновь устроилась за конторкой, радуясь наступившей тишине.
Идея нарисовать мисс Фридделл, ее подруг и прибывших из Бата леди в виде ошалевших от визита в курятник двух лисов казалась Кэти все более притягательной, и минут десять она мысленно размещала действующих лиц то так, то этак, надеясь найти удобный ракурс. Все лица должны быть видны, ведь они отражают характер, а сделать это на одном рисунке будет непросто. Рука Кэтрин так и тянулась к альбому, спрятанному за конторскими книгами дядюшки Томаса, но она больше всего на свете боялась, что этот маленький альбом увидит кто-нибудь вроде мисс Фридделл. Кто-нибудь, кто найдет на этих страницах себя и будет очень, очень разгневан!
Доктор Хаддон нередко упрекал дочь в том, что ее картинки лишь высмеивают недостатки других людей, но, при несомненном сходстве персонажей, не прибавляют этому миру красоты, не намекают на необходимость быть снисходительнее к слабостям ближних. Уступая этим укорам, как и голосу совести, Кэтрин пыталась рисовать милые и очаровательные портреты и не менее милые пейзажи Кромберри. И все равно, куда больше ей нравились свои рисунки, порой небрежные, порой чрезмерно детализированные, но непременно смешные и нередко обличающие. «Если уж ты кого невзлюбишь, ему следует поостеречься, – посмеивалась над некоторыми страницами в ее альбоме миссис Дримлейн, которой Кэти показывала свои рисунки. – Особенно достается мисс Фридделл и викарию! Что ж, я буду лицемеркой, если стану утверждать, что они не заслуживают чести оказаться на этих страницах!»
