Марк кивнул. Говорить он, кажется, не мог.
— Часам к пяти пополудни, договорились?..
Марк опять кивнул.
— Ну и до свидания, — попрощалась Тамара Ильинична. — Рада, что вы любите музыку.
— Очень любим! — жизнерадостно подтвердила Мирка и предложила: — Может быть, вас проводить? На улице скользко!..
Тамара Ильинична засмеялась:
— Благодарю вас, молодые люди, не стоит. За мной всегда заезжает муж!..
Тяжёлая дверь проскрипела, закрываясь.
Гардеробщик в отдалении качал головой и улыбался.
— Что вы наделали, Надя?! — выпалил Марк в отчаянии. — Зачем?! А вдруг я… не способен?!
— А вдруг способен? — спросила Надинька и взяла его под руку. — Мирка, пойдём к нам чай пить!.. Марк, вы нам поиграете немного, а мы станем оценивать ваше мастерство и смотреть на вас через пенсне! Кажется, у доктора где-то есть пенсне.
Апрель 1957 года, Ленинград
Сергей Ильич перед зеркалом поправлял галстук, как гусак вытягивая шею.
Чёрт знает что. То ли он так уж сильно похудел, то ли отвык совсем от галстуков — и шея отвыкла тоже! — но выглядел он, прямо сказать, неважнецки.
Прямо по-дурацки он выглядел!..
И для чего затеялся этот поход в ресторан! На заводе считают не то что часы, минуты до спуска ледокола на воду! Все работают света белого не видя, а начальника КБ — здрасте-пожалуйста! — понесло в ресторации ужинать!
Сергей Ильич в гневе распустил галстук и принялся завязывать по новой. Когда-то буржуи придумали, что мужчина должен носить на шее эдакую дрянь, да ещё шелковую, да ещё неровную какую-то, странной формы, и до сих пор все носят — и коммунисты, и комсомольцы!
…Вместо того чтобы шляться по ресторанам, хорошо бы подумать в тишине.
Вот так сесть за стол с чистой, отглаженной скатертью — спасибо соседке, доброй Марье Мартыновне! — и подумать как следует. Его московские дела так и не были решены, и он знал, что решать их придётся в ближайшее время.
Но — как?!
Он здесь, на заводе, ему некогда спать и есть, он превратился в истеричку — орёт по каждому поводу, курит по две пачки папирос в день.
Начальник первого отдела Гицко такую кампанию развернул против начальника КБ, только держись!
Сергей Ильич держался уже плоховато — прав был когда-то старик Логунов. Работать стало в миллион, в миллиард, в десять миллиардов раз сложнее! Всё время приходилось оправдываться, писать какие-то бумаги, запрашивать характеристики, а Гицко не отставал.
Он вцепился в Сергея Ильича, как мурена в кита — кажется, у них, у этих мурен, есть такое свойство: они не умеют разжимать челюсти, если уж ухватили добычу. Они могут только вырвать кусок мяса или пожрать добычу целиком — но не отпустить, даже если им грозит опасность.
Сергей Ильич завязывал галстук, представляя себе мурену — мерзкую синюю рожу, плоскую пасть, — и мечтал отрубить ей голову топором.
…Хорошо бы никуда не ходить сейчас.
Хорошо бы отрубить голову мурене, вздохнуть с облегчением — как прекрасно жить, когда свободен, когда мурена не терзает окровавленный бок! — сесть и подумать.
Потом взять на тумбочке телефон, притащить за стол, вызвать междугороднюю и…
В дверь позвонили.
— Открыто! Входите!
Затопали сапоги, и в комнату вдвинулся человек в тужурке и фуражке — водитель.
— Машина подана, — отрапортовал он.
— А дядя Коля?
— Забрат. В машине дожидается.
Сергей Ильич прицепил галстук, посмотрел на него в зеркало — не на себя, а именно на него, на подлый галстук! — махнул рукой и взял со стула пальто и шляпу.
— Поедем.
В «Победе» было тепло и сильно накурено. Дядя Коля на ковровом диване сидел неудобно, словно на колючей проволоке, и смолил самокрутку.
— Оно, может, и хорошо на авто раскатывать, — выговорил он, не здороваясь, — а только я тебе скажу, не по мне это. Я бы лучше пешочком.
— Я бы тоже, — признался Сергей Ильич. — Только мы с тобой пешочком, дядя Коля, как раз к ночи придём! «Астория» где! А мы где!
«Победа» дала гудок и покатила по набережной.
Пассажиры молчали. Дядя Коля всё смолил.
Сергей Ильич искоса на него взглянул.
Старик тоже нарядился, по-своему. Он был в чёрной пиджачной паре, косоворотке, смазных сапогах, на голове вместо привычного картузика с пуговичкой — фуражка. И видно было, что всё ему неловко — ехать в «Победе», сидеть на диване, терпеть на себе пиджачную пару и фуражку!..
Между тем идея встречаться в «Астории» принадлежала именно ему, дяде Коле.
Сергей Ильич вдруг развеселился.
— А чего мы в ресторан едем, дядь Коль? Поехали бы вон на Финский залив, костёр бы развели, водочки выпили! Посидели бы, поговорили!
— Да чего лучше, — подхватил дядя Коля с раздражением. — Только он заладил: веди в ресторан да веди в ресторан! А я в их, в ресторанах энтих, сроду не бывал! Вон на той стороне пивная, знаешь, «Второе дыхание» в народе прозывается! От там и культурно, и выпить есть, и закусить! Нет, говорит, давай в ресторан!
— Да кто говорит, дядя Коля? Ты мне так и не объяснил!
Старый мастер затушил самокрутку о подошву сапога, зажал окурок в горсти и постучал водителя по плечу жёлтым от курева и постоянной работы с железом пальцем.
— Ты, милай, останови нас вот хоть у храма Божьего. Мы малость пройдёмся, ноги разомнём!
— У какого храма Божьего? — не понял водитель.
— Возле Исаакиевского собора, — пояснил Сергей Ильич.
Как видно, старик собирался секретничать всерьёз — ну что ж, пусть! Сергей Ильич давно уже понял, что дядя Коля ничего и никогда не говорит и не делает впустую, хоть и любит прикидываться недалёким стариком, который кроме тяжелой работы ничего в жизни не видел.
— Стало быть, вот что, — начал дядя Коля, когда они выбрались из машины и не торопясь пошли по залитой палехским солнцем и лужами мостовой. — Звать его лейтенант Колокольный. Это в войну он летёхой был, а сейчас, мож, и капитан, а то и того… бери выше.
Мастер огляделся по сторонам и потянул Сергея за рукав — тут начинался скверик, где прогуливались пенсионеры, бегали ребятишки и няньки катили коляски. Дядя Коля приостановился и стал сворачивать очередную самокрутку.
Сергей Ильич молчал, ждал. Знал, что торопить старика нельзя, надуется, вообще ничего говорить не станет.
— Мы с ним всю блокаду тута, в Ленинграде, прожили. И вот я тебе говорю: дельный мужик, умный. Навроде тебя.
— Да кто он такой-то? — всё же не выдержал Сергей Ильич. — Откуда?
