— Коля, — пробормотала Надинька, — что ты говоришь?
Он слегка повернулся к ней. Золотистый чуб свесился на лоб.
— Я говорю о том, что сорок лет назад рабочие и крестьяне прогнали буржуев, истребили капиталистов и неравенство! А у комсомолки Кольцовой до сих пор личная прислуга! Да, да! — повысил голос Коля, потому что собрание зашумело с недоумением. — Многие не знают, потому что Кольцова всё скрывает! Давайте спросим у Кольцовой, с кем она живёт в одной, так сказать, квартире? С женщиной, которая не приходится ей родственницей, товарищи! Даже дальней! Эта женщина — служанка Кольцовой.
— Коля, ты чушь порешь! — закричала Мирра. — Надинька выросла на руках у Агаши, они вдвоём остались после смерти Павла Егоровича! Ты ничегошеньки не знаешь!
Коля рубанул рукой воздух.
— И это ещё не вся правда, товарищи! Надежда Кольцова прописала на свою жилплощадь бывшего врага народа!
Комсомольцы затихли, поражённые.
— Да, да, — продолжал Коля гневно. — Они сейчас полезли из всех щелей, эти самые враги! Учуяли послабление!.. Но мы-то знаем, что они творили! Как вредили! Как шпионили! Как сдавались в плен и становились фашистскими прихвостнями! Советская власть гуманна и сильна, она прощает своих врагов, но наше дело быть бдительными! Со всех сторон на нашу Родину нацелены клыки и когти врагов! А Кольцова делит с таким врагом свой кров!
У Надиньки шумело в ушах.
Она взялась за край стола, сильно, до боли, сжала пальцы.
— Доктор Тихонравов реабилитирован, — выговорила она отчётливо. — Ему в НКВД выписали специальную бумагу о реабилитации.
— Да что там бумаги! — с силой отверг её сообщение Коля. — Они, эти шпионы, какие хочешь бумаги могут себе выправить! На то они и шпионы! А мы, товарищи, всё проморгали! Мы не заметили, когда наш товарищ Надежда Кольцова стала превращаться в буржуйку и приспешницу! Её поведение, её образ жизни должны стать предметом принципиальной оценки со стороны комсомольской организации. Может быть, ещё не поздно! Мы сумеем спасти Надежду, вернуть её в строй советской молодёжи!
— Правильно! — одобрительно крикнули с места.
У комсорга был растерянный вид. Мирра рвалась с места, но с двух сторон её держали подруги, не давали выскочить.
— И ещё, — продолжал Коля, сильно понизив голос. — Насчёт морального облика.
— С обликом-то что не так?! — выкрикнула Мирра.
— Нам известно, что Кольцова вышла замуж, но… — Коля развёл руками, — мы понятия не имеем за кого! Кто этот самый муж?
— Это не наше дело, — пробормотал комсорг неуверенно.
— Это наше прямое дело, — перебил Коля. — Вот кто-нибудь из вас знаком с мужем Кольцовой? Есть таковые?
Оказалось, что таковых нет, только Мирра опять закричала, что да, да, она знакома!
— Никто из нас никогда не видел этого человека. Зачем Кольцова скрытничает? Она утверждает, что он живёт и работает в Ленинграде, но отчего же тогда она не переезжает к мужу? Или почему он не переезжает в Москву? Это очень подозрительно, товарищи! Или этот самый муж тоже из тех, которые изо всех сил старались навредить советскому народу, а сейчас затаились, чтобы нанести новый подлый удар?
При слове «удар» Надинька словно очнулась.
Она кинулась к Коле. Стул опрокинулся и загремел. Надинька занесла руку, чтобы влепить пощечину. Коля зажмурился и втянул голову в плечи.
Но тут подскочила вырвавшаяся от подруг Мирра, перехватила руку и стала тащить Надиньку прочь от Коли.
Надинька скалила зубы, рычала и извивалась.
— Прекрати, — горячо шептала ей на ухо Мирра. — Ты подведёшь себя и Серёжу! Персональное дело хочешь?
Собрание шумело и горячилось. Часть комсомольцев была за Надиньку, остальные пытались сообразить, что сейчас произошло и на чьей стороне им следует быть.
Когда Мирра оттащила Надиньку достаточно далеко, Коля расправил плечи, откинул назад чуб и сказал, стараясь, чтобы прозвучало веско:
— Вот о чём я предлагаю задуматься, товарищи. А картошка — лишь однократное проявление антисоветского поведения комсомолки Кольцовой.
— Ты не перегибай, — не слишком уверенно высказался комсорг. — Антисоветчина тут ни при чём, конечно! Но… задуматься стоит. А пока проголосуем по повестке!..
В гардеробе Надинька долго не могла попасть в рукав пальто, дрожала с головы до ног.
— Я уеду, уеду, — повторяла она. — Брошу институт и уеду!
— Куда? — Мирра просунула её руку в рукав. — В тайгу?
— В Ленинград, к Серёже.
— Надя, а у тебя правда прислуга? — весело спросила розовощёкая полная Маруся. — Самая настоящая?..
— Отстань от неё! — приказала Мирра.
— Агаша почти заменила мне мать, — выпалила Надинька. — И после войны, и… всегда! А вы!.. А вы назвали её прислугой! Хороши комсомольцы!
Лицо у Маруси вытянулось.
— Пойдём, пойдём! — Мирра тянула Надиньку к выходу. — Сейчас опять чего-нибудь наговоришь!
И почти вытолкала подругу в высоченные, тяжеленные институтские двери.
На улице было холодно, ветрено, моросил дождь, морщились на асфальте осенние лужи.
Мирра крепко взяла Надиньку под руку, они сбежали с широкого мраморного крыльца и зашагали прямо по лужам.
— Пойдём пешком, — выговорила Надинька.
— Так ведь далеко и дождь! И холод, бр-р-р!..
— Мне нужно как следует промокнуть и замёрзнуть.
— Тогда пойдём, — тут же согласилась верная Мирра.
Они шли по бульвару, ветер раздувал полы пальто, бросал в лицо жёсткие и холодные дождевые капли — целыми пригоршнями.
— Мирка, — наконец сказала Надинька, задыхаясь от холода и быстрой ходьбы, — я ведь чуть было его не ударила. Мне раньше никогда не приходило в голову, что можно ударить человека!.. А его я бы… убила. Правда.
— Я бы сама убила.
— Мирка, зачем он говорил такие ужасные вещи?
— Просто он плохой человек.
— Но ведь его все слушали!
— Не все, — быстро сказала Мирра.
— Многие.
— Надежда, ты не понимаешь! Ты не такая, как все.
— Кто — все? Это же наши товарищи!
Мирра вздохнула.
— Не прикидывайся глупее, чем ты есть на самом деле! Ты что, всерьёз считаешь себя частью коллектива?
— А я… не часть? — изумилась Надинька.
— Нет, — сказала Мирра. — Не часть. Ты на рояле Шопена играешь и всю жизнь на даче прожила! И к самому Меркурьеву звонила, когда тебе помощь понадобилась! Какая же ты часть? Вот Колька и бесится! Да ещё замуж вышла, его не спросила!
