(56) Так в чем же, значит, причина такого несоответствия, граждане афинские, почему про одного человека, который так явно предпринимает походы, совершает преступления, захватывает города, никто из этих людей ни разу не сказал, что он совершает преступление и является зачинщиком войны, а между тем ораторов, которые советуют не допускать этого и не оставлять без помощи эти города, они обвиняют в намерениях затеять войну? (57) Я объясню это. Просто они хотят то негодование, которое естественно должно возникнуть у вас в случае какой-нибудь неприятности на войне, обратить на ораторов, предлагающих ради вашей пользы наилучшие меры, и делать это с тем расчетом, чтобы вы привлекали к суду их, а не оборонялись против Филиппа, а также и для того, чтобы самим выступать в качестве обвинителей, а не поплатиться за свои теперешние деяния. Вот что значит у них это рассуждение, будто некоторые люди хотят вовлечь вас в войну, и в этом именно и заключается сейчас весь спор. (58) Но я лично знаю хорошо, что, хотя до сих пор никто из афинян не писал предложения относительно войны, Филипп захватил уже многие города, принадлежавшие нашему государству, и вот теперь послал помощь в Кардию29. Конечно, раз мы сами не хотим видеть того, что он воюет с нами, он был бы самым безумным из всех живых людей, если бы сам стал раскрывать это. (59) Но что́ мы будем говорить тогда, когда он пойдет уже против нас самих? Он, конечно, и тогда не будет говорить, что воюет, как не говорил и орейцам30, когда его воины были уже в их стране, как еще раньше того не говорил ферейцам31, когда подступал уже к их стенам, и как не говорил вначале олинфянам до тех пор, пока не вступил со своим войском в самую страну их. Или, может быть, и тогда про людей, которые станут призывать к обороне, мы все еще будем говорить, что они затевают войну? В таком случае нам остается только… быть рабами: ведь другого нет ничего, среднего между этими двумя возможностями – не обороняться, и не иметь покоя от врага. (60) Да кроме того, и опасность, которая угрожает вам, совсем не такова, как всем остальным: ведь Филипп хочет не просто подчинить своей власти наше государство, а совершенно его уничтожить. Он знает отлично, что рабами быть вы и не согласитесь, и, хоть бы даже согласились, то не сумеете, так как привыкли главенствовать; затруднений же ему доставить при случае будете способны более всех остальных людей, взятых вместе.
(61) Итак, следует иметь в виду, что борьба сейчас идет за самое существование, и потому людей, продавшихся ему, надо ненавидеть и запороть на колоде32. Нельзя ведь, никак нельзя одолеть внешних врагов государства, пока вы не покараете врагов внутри самого государства*
[1], прислужников его; но вы будете натыкаться на них, как на подводные камни, и по необходимости не поспевать за теми*33. (62) Как вы думаете, почему теперь он надругается над вами (иначе никак нельзя, мне кажется, назвать то, что он делает) и не прибегает даже к обману, хотя бы под видом благодеяния, как это делает по отношению ко всем остальным, но уже прямо угрожает? Так, например, фессалийцев он путем многих подачек34 вовлек в теперешнее состояние рабства; а уж сколько раз он обманывал злополучных олинфян, когда сначала отдал им Потидею, потом еще много других мест, про то и сказать никто не мог бы. (63) Вот теперь он старается обольстить фиванцев, передав им под власть Беотию и избавив их от долгой и тяжелой войны35. Таким образом все они получили какие-нибудь выгоды, сами для себя, но за это одни уже теперь поплатились, как всем известно, другие еще поплатятся, когда только настанет время. А вы – я молчу о том, чего вы лишились прежде, но как вы были обмануты при самом заключении мира36, скольких владений вы лишились при этом! (64) Разве не покорил он фокидян, Пилы, области во Фракии, Дориск, Серрий, самого Керсоблепта37. Разве сейчас не завладел он государством кардийцев и разве не признает этого сам? Почему же к вам он относится совершенно иначе, чем ко всем остальным? – А потому, что из всех вообще государств в одном только вашем предоставляется свобода говорить на пользу врагам и, получив взятку, без страха выступать перед вами, хотя бы вам пришлось лишиться вашего собственного достояния. (65) Не было бы безопасно в Олинфе высказываться в пользу Филиппа, если бы заодно с этими людьми не был облагодетельствован и народ олинфский предоставлением в его распоряжение Потидеи. Не было бы безопасно в Фессалии высказываться за Филиппа, если бы народ фессалийцев не был облагодетельствован тем, что Филипп изгнал у них тиранов и вернул им участие в Пилейской амфиктионии. Не было это безопасно в Фивах, пока он не отдал им Беотию и не разгромил фокидян. (66) А вот в Афинах, хотя Филипп не только отнял Амфиполь и землю кардийцев, но и обращает Эвбею в укрепленный оплот против вас и теперь идет походом на Византию38, можно безопасно говорить в пользу Филиппа. Да и недаром же некоторые из этих людей быстро делаются из нищих богатыми, из неизвестных и бесславных славными и именитыми, а вы, наоборот, из славных бесславными и из богатых бедными; ведь богатством для государства я считаю союзников, доверие и общее расположение, а всем этим как раз вы теперь и стали бедны39. (67) А вследствие того, что к этим вещам вы относитесь беспечно и предоставляете их своему течению, он благоденствует и велик и страшен всем – грекам и варварам, а вы одиноки и унижены, блистаете изобилием продовольствия на рынке, но до смешного слабы в подготовке того, что нужно для войны. Между тем некоторые из ораторов, подавая свои советы, как я наблюдаю, руководятся одними соображениями, когда дело касается вас, и другими, когда касается их самих, – именно, вам они говорят, что надо оставаться спокойными, даже если кто-нибудь действует вам во вред, сами же они никак не могут у вас оставаться спокойными, хотя никто не наносит им вреда.
(68) А вот иногда какой-нибудь оратор, выступив перед вами, скажет: «Да, ты вот не хочешь вносить письменных предложений и брать на себя ответственность; у тебя не хватает смелости и твердости». Да, правда, ни дерзостью, ни наглостью, ни бесстыдством я не отличаюсь и не хотел бы отличаться, но мужеством, мне кажется, я значительно превосхожу многих политических деятелей, так развязно говорящих перед вами. (69) Ведь если кто-нибудь, граждане афинские, не считаясь с тем, будет ли это полезно для государства, привлекает граждан к суду, отбирает имущество их в казну, предлагает раздачи или выступает с обвинениями, то в этом нет с его стороны никакого мужества, но такой человек обеспечивает себе безопасность тем, что угождает вам своими речами и политической деятельностью, и таким образом он смел, ничего не опасаясь. Наоборот, тот, кто ради высшего блага часто идет наперекор вашим желаниям и ничего не говорит в угоду, но всегда только самое лучшее, и избирает такое направление политической деятельности, при котором больше значения имеет счастье, чем сознательный расчет40, и кто в том и в другом берет на себя ответственность перед вами, (70) – вот это и есть мужественный и полезный гражданин, а вовсе не те люди, которые в погоне за мимолетным благоволением вашим погубили важнейшие дела государства; таким людям я никак не могу ни завидовать, ни считать их за граждан, достойных нашего государства; скажу даже более: если бы кто-нибудь спросил меня: «Скажи, пожалуйста, а ты сам что́ хорошего сделал для нашего государства?» – я, конечно, мог бы, граждане афинские, сказать и о триерархиях, и о хорегиях, и о денежных взносах, и о выкупе пленников41, и о других своих подобных же заслугах, (71) но все-таки я ни о чем подобном не стал бы говорить, но вместо этого сказал бы только, что в своей политической деятельности я совершенно не допускаю такого образа действий, как они; что, хотя я, вероятно, сумел бы, как и другие, и выступать с обвинениями, и говорить угодливые речи, и предлагать отобрание имущества и вообще делать то же, что делают они, я никогда не ставил себе задачей так поступать и не увлекался ни корыстью, ни честолюбием; но что всегда говорю такие речи, которые меня самого ставят в ваших глазах ниже, чем многих других, но которые вам, если бы только вы слушались меня, дали бы возможность сделаться более сильными: так, вероятно, можно мне выразиться, не возбуждая зависти. (72) Да, по моему мнению, и не подходит для честного гражданина изыскивать такие политические средства, которые мне самому давали бы возможность сразу же выдвинуться на первое место между вами, а вас сделали бы самыми последними из всех. Нет, честным гражданам надлежит направлять свою политическую деятельность к тому, чтобы вместе с ней возрастало могущество государства, и все ораторы должны всегда предлагать самое лучшее, а не самое легкое: к легчайшему придет ведь природа сама, а к наилучшему должен вести, поучая своим словом, честный гражданин.
