(24) С другой стороны, если кто-нибудь думает, что это сопряжено с большими расходами, со многими трудностями и хлопотами, он рассуждает совершенно правильно. Но когда он представит себе последствия, какие ожидают наше государство в дальнейшем, если оно не согласится на эти меры, тогда он увидит все преимущество самим добровольно исполнять то, что требуется… В самом деле, пусть бы даже кто-нибудь поручился – из богов, конечно, так как из людей никто бы не мог быть надежным поручителем в таком важном деле – за то, что, если вы будете оставаться спокойными и все предоставите своему течению, он не придет в конце концов сюда против вас самих; (25) тогда все-таки позорно, клянусь Зевсом и всеми богами, и недостойно вас и установившейся славы нашего государства и деяний наших предков – из-за собственной беспечности ввергнуть в рабство всех решительно остальных греков, и я лично согласился бы скорее умереть, чем это предложить. (26) Впрочем, если кто-нибудь другой говорит так и это вам представляется убедительным, пусть будет по-вашему – не обороняйтесь, бросьте все на произвол судьбы. Но если никто не разделяет такого взгляда, – наоборот, если мы все знаем, что, чем больше владений мы позволим ему захватить у нас, тем более упорного и сильного будем в нем иметь врага, тогда где же тот предел, до которого мы будем все отступать? Чего мы ждем? Когда же, граждане афинские, у нас явится желание исполнять свои обязанности? – «Тогда, клянусь Зевсом, когда это будет необходимо». (27) Но то, что можно назвать необходимостью с точки зрения свободных людей, не только есть налицо, но у нас давно уже позади; что же касается той необходимости, какая бывает у рабов, то надо молиться, чтобы она никогда не наступала. А в чем разница? В том, что, если для свободного человека необходимостью бывает стыд за происходящее (и я не знаю, какую еще можно бы назвать другую выше этой), то для раба это – побои и телесные наказания (да минует нас это!), о чем и говорить-то не пристало.
(28) Затем, конечно, граждане афинские, всякие проволочки с такими обязанностями, которые каждый должен выполнять личным трудом и на собственные средства, неуместны, никоим образом не допустимы, но все-таки они могут находить хоть некоторое оправдание. А вот если вы не хотите даже слушать о таких делах, которые следует не только прослушать, но и обсудить, это уже заслуживает всяческого осуждения. (29) Вы обыкновенно ни о чем не хотите слушать, пока не настанут, как теперь, решительные события, и ничего не хотите обсуждать в спокойных условиях; но в то время, как тот человек готовится, вы вместо того, чтобы самим делать то же самое и со своей стороны приготовляться, относитесь беспечно, и если кто-нибудь говорит об этом, того гоните с трибуны23; когда же узнаете о падении или хотя бы об осаде какого-нибудь города, тогда только начинаете слушать и готовиться. (30) Между тем выслушать и обсудить дело нужно было именно в то время, когда вы этого не хотели, теперь же нужно бы уже действовать и пользоваться сделанными приготовлениями, тогда как вы еще только слушаете. Разумеется, такие привычки и приводят к тому, что вы одни из всех людей поступаете совсем не так, как остальные: остальные люди обыкновенно, прежде чем приняться за дело, занимаются обсуждением, а вы – тогда, когда дело уже сделано.
(31) Так вот я и буду говорить о том, что остается и что давно следовало бы сделать, но не потеряло значения и теперь. Ни в чем вообще не нуждается наше государство для предстоящих ему теперь дел в такой степени, как в деньгах. Сложилось само собой благоприятное стечение обстоятельств, и, если мы сумеем воспользоваться им надлежащим образом, тогда, может быть, у нас все и выйдет как нужно. Прежде всего, те люди, которым персидский царь верит и которых считает в числе оказавших ему услуги, ненавидят Филиппа и ведут с ним войну24. (32) Затем, помощник и сообщник Филиппа во всех его замыслах против царя схвачен и увезен25, и таким образом обо всех этих делах царь услышит не по обвинениям со стороны нас, у которых он может предположить желание говорить в своих собственных расчетах, а со слов самого исполнителя и руководителя, что придаст тем сообщениям достоверность, и останется еще слово за нашими послами, которое царь тогда выслушает с особенным удовольствием (33) – именно о том, что надо совместными силами отомстить нашему общему обидчику и что для царя гораздо опаснее будет Филипп, если нападет сперва на нас, потому что, если мы, оставшись без помощи, потерпим какое-нибудь несчастье, он уже без всякого опасения может пойти против него26. Так вот насчет всех этих вопросов, я думаю, и надо отправить посольство, чтобы оно договорилось с царем, и надо отказаться от нелепого взгляда, который много раз причинял нам ущерб: «да он варвар», или «он общий враг для всех» и все тому подобное. (34) Так я нередко вижу, как кто-нибудь, с одной стороны, высказывает опасения против лица, находящегося в Сузах или Экбатанах27, и утверждает, будто оно враждебно относится к нашему государству, хотя оно и прежде помогло нам поправить дела государства28, да и теперь предлагало это (если же вы вместо того, чтобы принять предложение, отвергли его, в этом не его вина), а с другой стороны, тот же человек говорит совершенно в ином духе про грабителя греков, растущего вот так близко у самых наших ворот в середине Греции. Таким рассуждениям я лично всегда удивляюсь и боюсь этого человека, кто бы он ни был, поскольку он не боится Филиппа.
(35) Далее, есть и еще одно дело, которое весьма вредит нашему государству. Опороченное несправедливой бранью и недостойными речами, оно дает предлог людям, которые не хотят вовсе исполнять справедливых требований в свободном государстве. И на него именно, как вы увидите, сваливают вину за все упущения у нас в делах, когда кто-нибудь не выполняет своих обязанностей. Хотя я и весьма боюсь говорить об этом, но все-таки скажу. (36) Я думаю, что с пользой для государства сумею высказать справедливые соображения и в защиту бедных против богатых, и в защиту состоятельных против неимущих. Если бы нам удалось устранить из обращения как те нарекания, которые некоторыми несправедливо делаются на зрелищную казну, так и опасение, что этот порядок рано или поздно приведет к какому-нибудь крупному несчастью, тогда не было бы дела более важного для государства, которое мы могли бы внести со своей стороны и которое вообще могло бы более укрепить все государство в целом. (37) Но смотрите на дело вот с какой точки зрения. Я скажу сперва о людях, которые, очевидно, находятся в нужде. Было недавно у вас такое время, когда доходы у государства не превышали ста тридцати талантов29, и все-таки тогда среди людей, могущих по состоянию исполнять триерархию или делать взносы30, не было никого, кто бы отказывался от исполнения падавших на него обязанностей под предлогом, что не имеет избытков, и у нас и триеры плавали, и деньги находились, и все обязанности мы выполняли. (38) После этого судьба на наше благо умножила общественное достояние, и теперь получается дохода четыреста талантов вместо прежних ста, и при этом никто из состоятельных людей не только не терпит никакого ущерба, но всякий получает еще прибыль, так как все состоятельные приходят, чтобы получить свою долю в этом, – и правильно поступают; (39) Так какое же есть у нас теперь основание бранить за это друг друга и находить в этом отговорку, чтобы не исполнять ничего *из своих обязанностей*, или, может быть, мы завидуем бедным за эту помощь, явившуюся им от самой судьбы? Я со своей стороны не мог бы обвинять их за это, да и не нахожу справедливым. (40) Да ведь и в частных домах я не вижу ни одного решительно человека из людей в зрелом возрасте, который так относился бы к старшим или был настолько несознателен и неразумен, что отказывался бы сам делать что-нибудь, если все не будут делать того же, что и он: он подлежал бы в таком случае ответственности по законам о худом обращении31, так как, я думаю, справедливость требует исполнять по отношению к родителям тот долг, который определен им одинаково и природой, и законом, и выполнять его чистосердечно. (41) И вот, как у каждого из нас в отдельности есть свой родитель, так и всех вообще родителей надо считать общими родителями всего государства в целом, и у них не только не следует отнимать ничего из тех благ, которые дает им государство, но даже, если бы не было этих благ, так надо бы изыскать их откуда-нибудь еще, чтобы ни в чем у них не было недостатка по нашей невнимательности. (42) Так вот, если богатые будут держаться такого взгляда, их образ действия, мне кажется, будет не только справедливым, но и полезным. И в самом деле, лишать кого-нибудь в государственном порядке необходимых средств – это значит вызывать у многих недовольство существующим положением. А нуждающимся я посоветовал бы отказаться от того требования, которым недовольны состоятельные и за которое справедливо осуждают их. (43) Сейчас я постараюсь таким же образом, как только что сделал относительно бедных, объяснить и точку зрения богатых, не побоявшись высказать правду. Именно, по моему мнению, нет вообще ни одного настолько низкого и жестокого по умственному складу человека, – не говоря уж про афинян, *но и среди остальных людей*, – кто бы стал сожалеть, видя, что эту помощь получают люди бедные и нуждающиеся в необходимом. (44) Но в чем же выходит тут затруднение и чем это дело вызывает против себя неудовольствие? Это бывает тогда, когда видят, что некоторые люди начинают переносить этот порядок от общественной собственности на частную, и что, хотя оратор, предлагающий это, становится у вас сейчас же великим, прямо бессмертным по своей неприкосновенности, но все-таки тайный приговор бывает отличен от явного шума одобрений32. Вот это и вызывает недоверие и даже возмущение. (45) Да, граждане афинские, нужно установить между собой справедливые взаимоотношения в государстве, – богатые должны иметь уверенность, что у них жизнь вполне обеспечена принадлежащей им собственностью и что им за нее нечего бояться, в случае же опасности они обязаны отдавать ее отечеству на общее дело ради спасения; остальные должны общественное достояние считать общим и иметь в нем свою долю, а частную собственность каждого отдельного лица – достоянием владельца. Так и малое государство становится великим, и великое спасается. Итак, если говорить о том, что́ требуется от обеих сторон, то сказанным, вероятно, все это исчерпывается, а ка́к это может быть осуществлено – это должно быть установлено законом33.
