«Подкладка»11 настоящей речи – «предположительная», так как Эсхин не только не соглашается с обвинениями, но отрицает их полностью. Данный вид «постановки вопроса» некоторые считают простым, хотя, как это и бывает в действительности, здесь соединилось многообразное содержание; другие, наоборот, считают его составным, имея в виду два обвинения: одно – относительно фокидян, другое – относительно Фракии. Менандр12 же называет его «привходящим»13. Вступление исходит из стремления опорочить противника. Представляя, будто Эсхин повержен в страх и прибегает к просьбам, Демосфен показывает его неуверенность в своей правоте. А вместе с тем он, вероятно, рассчитывает на то, чтобы вызвать столкновение, опорочивая противника и его защитников, например Евбула14 и его сторонников. Дело в том, что Евбул постоянно воевал с Демосфеном со времени обвинения Аристарха15, как нам известно из речи «Против Мидия».
Речь
(1) Какое возбуждение, граждане афинские, и какая борьба поднялась вокруг настоящего процесса, это, я думаю, почти все вы заметили, как только что сейчас, во время вашей жеребьевки1 вы уже видели людей, беспокоивших вас и обращавшихся к вам с ходатайствами. Но я буду просить вас всех, – хотя на это вправе рассчитывать всякий и без просьбы, – не ставить ни личные чувства, ни отдельного человека2 выше, чем справедливость и присягу, которую каждый из вас принес, вступая в это место. Вы ведь, конечно, должны понимать, что этого требует и ваше личное благо, и благо всего государства; между тем ходатайства и хлопоты приглашенных лиц3 преследуют частные выгоды, законы же собрали вас сюда именно для того, чтобы не допускать этого, а вовсе не затем, чтобы предоставлять выгоды преступникам. (2) И вот все вообще люди, которые честно исполняют общественные обязанности, всегда бывают готовы, я вижу, даже после того, как сдадут отчет, снова представлять его; но совсем не так ведет себя этот вот находящийся перед вами Эсхин. Прежде, чем предстать перед вами на суд и дать отчет в своих действиях, он устранил одного из людей, выступавших с требованием отчетности4, другим же угрожает, обращаясь туда и сюда, и вводит таким образом в государстве самый ужасный и пагубный порядок. Действительно, если человек, исполнявший какие-нибудь общественные обязанности и имевший что-нибудь под своим управлением, будет запугивать людей и вопреки справедливости устраивать так, чтобы никто не выступал против него обвинителем, тогда вы совершенно утратите всякое значение.
(3) Конечно, насчет того, что мне удастся уличить этого человека во многих ужасных преступлениях, за которые он заслуживает высшего наказания, в этом я не сомневаюсь и твердо уверен. Однако, хоть я и держусь такого взгляда, я скажу вам и не скрою, чего я при этом опасаюсь, так как, по моему мнению, во всех происходящих у вас процессах, граждане афинские, время их имеет не меньше значения, чем самые дела, и я боюсь, не забыли ли вы некоторых событий из-за большого промежутка времени, прошедшего после посольства, и не примирились ли с нанесенными вам обидами. (4) Ну, а ка́к же, по моему мнению, вы все-таки могли бы при этих условиях найти вот теперь справедливое решение и вынести соответствующий приговор? На это я вам отвечу так: если продумаете сами про себя, граждане судьи, и представите себе, по каким делам государству надлежит получить отчет от посла. Это, во-первых, относительно сообщенных им сведений; во-вторых, относительно решений, к которым он вас склонил; в-третьих, относительно тех поручений, которые вы ему дали; затем, относительно сроков, а во всех вообще этих делах еще и о том, бескорыстно ли все это выполнено или за взятки. (5) Почему же по этим именно вопросам? – Потому, что от сообщенных сведений зависят ваши решения о делах; если сведения бывают достоверны, то и решения у вас принимаются надлежащие, а если сведения не таковы, то и решения неудачны. А советы вы считаете особенно верными тогда, когда они идут от послов, так как полагаете, что слышите их от людей, знающих те дела, по которым они были посланы. Следовательно, справедливость требует того, чтобы на посла не могло падать обвинение ни в каком дурном или вредном для вас совете. (6) Да, конечно, и все то, о чем вы поручали ему заявить или похлопотать и что определенно постановили сделать, у него должно быть выполнено. Так ведь! А почему относительно сроков? – Потому, что часто, граждане афинские, благоприятные условия для многих и притом важных дел быстро проходят, и, если кто-нибудь их сознательно упустит и предаст врагам, потом уже никакими средствами не будет в состоянии спасти. (7) А вот насчет бескорыстия или корыстности, – я уверен, все вы скажете, что наживаться за счет того, от чего терпит вред государство, – это ужасно и заслуживает глубокого негодования. Правда, законодатель не определил этого точно, а просто запретил вообще брать взятки из того соображения, как мне кажется, что, кто однажды получил подарок и польстился на деньги, тот не может уж правильно судить и о пользе государства. (8) Таким образом, если я разоблачу и ясно покажу, что этот вот Эсхин и в своих собственных сообщениях не сказал ни слова правды и не дал народу услыхать истину от меня, что все поданные им советы прямо противоречили пользе государства, что ничего из ваших поручений он не выполнил во время посольства, что потратил попусту время, вследствие чего были упущены государством благоприятные условия многих важных действий, и что за все это он получил подарки и жалованье вместе с Филократом, – тогда осуди́те его и подвергните наказанию, достойному этих преступлений; если же я не сумею доказать этого или не все докажу, – меня считайте плохим гражданином, а его оправдайте.
(9) Хотя в моем распоряжении кроме этих есть еще и другие настолько важные обвинения, граждане афинские, что после них не найдется ни одного человека, который бы, естественно, не возненавидел Эсхина, все-таки, прежде чем говорить обо всем намеченном, я хочу напомнить вам, – у большинства из вас, я уверен, все это еще в памяти, – какого направления в политических делах держался Эсхин с самого начала и с какими речами считал он нужным выступать тогда перед народом против Филиппа: вам и будет тогда понятно, что его первоначальные действия и речи лучше всего изобличат его в получении взяток. (10) Так вот, он был первым из афинян, как он тогда утверждал в своих выступлениях перед народом, кто заметил, что Филипп имеет преступные замыслы против греков и подкупает некоторых из руководящих лиц в Аркадии. Это он будто бы, имея Исхандра, сына Неоптолема, в качестве девтерагониста5, обращался к Совету, обращался затем и к Народу по этому вопросу и убедил вас отправить во все стороны послов с тем, чтобы пригласить сюда представителей на совещание относительно войны с Филиппом, (11) а после этого он же, возвратившись из Аркадии, передавал те прекрасные длинные речи, которые он будто бы произносил в вашу пользу в Собрании десяти тысяч в Мегалополе6 в ответ Гиерониму, выступавшему за Филиппа; это он тогда подробно объяснял, какой вред наносят всей Греции, а не только своим собственным государствам, взяточники, которые получают подарки и деньги от Филиппа. (12) Вот какое направление проводил он тогда в политике и выставлял себя напоказ с этой стороны. Когда же вы согласились отправить к Филиппу послов относительно мира по настоянию Аристодема, Неоптолема, Ктесифонта7 и прочих, не приносивших оттуда в своих сообщениях ни слова правды, тогда в состав этого посольства вошел и он, как один из таких людей, которые никогда бы не продали вашего дела и которые никогда не доверяли Филиппу, но могли бы следить за остальными. Действительно, под влиянием прежних его речей и высказанной им ненависти к Филиппу у вас у всех, естественно, было о нем такое мнение. (13) И вот после этого он, подойдя ко мне, предлагал участвовать в посольстве совместно с ним и настоятельно убеждал нам обоим вместе наблюдать за этим гнусным и бессовестным, – за Филократом8. До времени нашего возвращения сюда из первого посольства мне, по крайней мере, граждане афинские, не удавалось заметить, чтобы он был подкуплен и продал себя. Действительно, помимо всего, что он прежде говорил, как я уже упоминал, на первом же из тех заседаний Народного собрания9, на которых вы обсуждали вопрос о мире, он, поднявшись, выступил с речью; начало ее я постараюсь вам напомнить и притом, думаю, такими же точно словами, как он тогда говорил перед вами. (14) «Как бы долго, граждане афинские, – так говорил он, – Филократ ни обдумывал способа, чтобы вернее всего помешать заключению мира, он никогда, мне кажется, не нашел бы к этому лучшего средства, чем внося такое предложение. Я же лично мира в таком виде никогда бы не посоветовал государству заключать, пока будет оставаться хоть один из афинян; однако мир заключить, по-моему, нужно». Вот в таком приблизительно роде коротко и сдержанно говорил тогда он. (15) Это он сказал на первом заседании, и это слышали вы все. На следующий день10, когда должен был утверждаться мирный договор, я стал поддерживать решение союзников и принимал все меры к тому, чтобы мир был равным и справедливым, да и вы соглашались с ним и не хотели слышать даже голоса презренного Филократа. Но тогда поднялся и заговорил он, причем на этот раз стал поддерживать Филократа, (16) высказывая такие взгляды, – о Зевс и все боги! – за какие заслуживал много раз смерти, – что вам будто бы нет надобности ни помнить о предках, ни допускать ораторам говорить о трофеях и о морских боях и что он внесет и представит в письменном виде закон, запрещающий вам подавать помощь кому бы то ни было из греков, кто сам прежде не будет помогать вам11. И он, мерзкий и бесстыдный, осмеливался это говорить в присутствии слушавших его послов12, которых вы пригласили от греческих государств по его же совету, когда он еще не продал себя.
