Отряд осторожно стал приближаться к намеченному для перехода месту. На всякий случай были выделены правые и левые боевые охранения, которые в случае появления патрулей могли огнем прикрыть нас во время перехода. Но все обошлось, мы без помех перешли дорогу. Отойдя километров на шесть на запад и миновав небольшой хутор Комарино, мы остановились на отдых, чтобы приготовить горячую пищу и подсушить одежду. Сотников с комиссаром отряда провели совещание командиров групп, на котором указали на необходимость во время марша соблюдать осторожность и постоянно вести наблюдение, а на привалах всегда назначать бойцов из состава каждой группы для несения охраны.
Вот и сейчас отряд занял как бы круговую оборону. Группы были размещены по углам квадрата, в центре находилось командование. От каждой группы были выделены часовой и подчасок. Пост для часового выбирался впереди сектора, занимаемого группой. Подчасок находился у костра с оружием в руках и в случае необходимости мог первым прийти на помощь часовому. Кроме этого, всегда выделялся дежурный командир группы, который обязан был следить за несением караульной службы и наблюдать за порядком в лагере. Такой режим, установленный Сотниковым с первых дней пребывания в тылу фашистов, неизменно соблюдался в течение всей боевой деятельности отряда. Это золотое правило армейского распорядка, строго поддерживаемое партизанами нашего отряда, служило надежной гарантией от роковых случайностей, что не раз подтверждалось на практике.
Наш радист Федя Голиков быстро разбросил антенну и связался с Большой землей. Некоторые подошли к нему послушать последние известия, но передача из Москвы, оказывается, проводилась позднее.
Федор Иванович Голиков
Война застала Федю Голикова в Ленинграде. Он работал старшим техником в тресте Морстроймонтаж. В июле 1941 года отец Феди, коммунист с 1920-х годов Иван Михайлович, сказал: «Ну что же, сынок, опять для нашего народа наступили суровые дни. Пойдем и мы воевать с фашистами». И они вдвоем отправились на сборный пункт, где проводилось формирование частей народного ополчения. Ивану Михайловичу начальство сразу же вежливо отказало – старшему Голикову было пятьдесят семь лет, заверив, что для него найдется работа в тылу. А вот младшему повезло, он был сразу же зачислен. Вернувшись домой, Федя взял самое необходимое и, попрощавшись с родными, перебрался в казарму. После беседы добровольцу Голикову было предложено изучить радиодело. Федя горячо взялся за освоение новой специальности, и через несколько месяцев строитель превратился в партизанского радиста, который в любой сложной обстановке обеспечивал надежную связь отряда с Большой землей.
* * *
Время привала истекало, и мы, встав на лыжи и закинув мешки за плечи, продолжили свой путь. Вскоре лес стал редеть – показалось болото. Через него мы вышли на озеро Вялье. Район наших действий мы изучили, еще когда находились на Большой земле. Рассматривая карту-километровку, которые были у каждого командира группы, мы почти всегда обращали внимание на два больших озера. Они простирались с севера на юг километров на шестнадцать, ширина в некоторых местах достигала четырех километров. Коля Васильченко, наш остряк, перед походом, глядя на карту, как-то сказал: «Да, блюдечко порядочное, на нем с карателями лучше не встречаться».
Перейдя озеро, отряд остановился на дневку километрах в трех от него. Лес был не очень густым, болотистым, но командир разрешил приготовить пищу на кострах, так как в утреннюю пору дым не очень заметен. На дрова, по совету Чернявского, мы подбирали сухостой ольхи или осины.
Мороз, видимо, усиливался, потому что наши шубы стали твердыми и при ходьбе издавали шум. Появилась опасность, что многие могут обморозиться. Сотников дал указание двигаться к деревне Чернецово, и если в ней не окажется немцев, то мы пробудем там до утра. Разведка, посланная в деревню, сообщила, что немцев в ней нет, но вот в деревне Луги, что в четырех километрах севернее, стоит гарнизон немцев – около двухсот человек. Несмотря на такое опасное соседство, Алексей Иванович все же не изменил своего решения. И вот, сняв лыжи, мы уже идем по расчищенной улице – как-то даже непривычно шагать, чувствуя под ногами хорошую дорогу.
Наша группа остановилась в доме пожилой женщины, четверо сыновей которой воевали в Красной Армии. Сначала она была немного напугана появлением таких поздних гостей, но когда узнала, что мы партизаны, очень обрадовалась и принялась хлопотать у печки. Поев щей и картошки, мы легли спать.
В четыре часа утра из Чернецово мы взяли курс на запад, к Варшавской железной дороге, основной транспортной магистрали, по которой фашистское командование перебрасывало все необходимое для своих войск, блокировавших Ленинград. Чувствовалось какое-то особое напряжение среди товарищей – ведь это наше первое боевое задание.
Алексей Иванович решил тщательно разведать участок железной дороги между разъездом Низовский и станцией Мшинская. В начале следующей ночи отряд приблизился к дороге примерно на полтора километра. Юра Чернявский подошел ко мне и сказал:
– Федя, тебе с Ковенькиным и Рыжовым надо разведать, что делается на железной дороге. На полотно не выходить, лишних следов не оставлять, вести наблюдение в течение получаса, и если все спокойно, то одному вернуться, а двоим остаться у дороги для продолжения наблюдения.
Мы быстро собрались, оставили мешки – и в путь. Я уже чувствовал себя хорошо, нога не болела, а без груза за спиной идти на лыжах показалось как-то особенно легко. Пройдя примерно с километр, мы услышали звук идущего на юг поезда. Вскоре лес стал просвечивать – значит, дорога совсем близко.
Оставив Ковенькина на месте, мы с Рыжовым стали медленно подходить к полотну. Все спокойно, патрулей и охраны не видно. Вскоре подошла основная группа отряда. Алексей Иванович выслал фланговые охранения и приказал группе подрывников во главе с Чернявским выйти на полотно и произвести минирование. Недалеко от места закладки также выставили охранение из трех человек. Затем отряд отошел в лес, а у шнура, проложенного к заряду, остались подрывники.
Мы залегли и стали ждать. Наконец с юга послышался звук идущего эшелона. Поезд подходил все ближе и ближе. И вот – яркая вспышка, а вслед за ней и взрыв. Мы продолжали лежать и ждать, что же будет дальше. К нашему удивлению, состав, почти не сбавляя хода, проскочил подорванное место и стал уходить. Попытка пустить эшелон под откос окончилась неудачей. Мы вернулись к месту, где были оставлены наши вещевые мешки. Ребята пытались расспросить нас, как прошла операция, но что тут скажешь, и мы неопределенно отвечали: «Да так…» или вовсе молчали.
Было еще темно, когда мы пришли в лагерь – место, выбранное для дневки. Разведав километра на полтора в округе и убедившись, что ничего подозрительного нет, мы решили развести костры и приготовить еду. Бойцы, усталые и огорченные неудачей, старались поскорее заснуть. Разбросав снег и настелив еловых лап вокруг костров, мы ложились, тесно прижавшись друг к другу, ногами в сторону костра. Часа через два постепенно стали просыпаться. Поднял голову и Ваня Ковенькин. Увидев, что Ковенькин проснулся, Леша Рыжов, который был подчаском, сразу к нему:
